В пьянящей тишине

Наконец наступил момент, когда я ощутил под нога­ми пустоту. Мы договорились с Батисом, что он будет спускать воздушный шланг, без какого бы то ни было натяжения, для того чтобы я мог в случае необходимос­ти спрыгнуть в глубину. Мне пришло в голову дернуть за сигнальный трос один раз, подтверждая, что все идет хорошо, прежде чем броситься вниз. Свинцовые грузы на обуви позволили плавно спуститься, перевесив выталкивающую силу, и я, мягко спружинив, коснулся дна. Оттуда медленно поднялось облако мути, но оно за­волокло меня только до пояса. Песок тонким слоем по­крывал дно, которое казалось совершенно гладким. Ид­ти было так же легко, как гулять по лугу. С другой стороны, я ощущал сопротивление воды, которое замед­ляло все мои движения.

Я очутился в мире, где царствует тишина. Внутри шлема слышится мое дыхание и сопение носа, резкий всхлип вдруг срывается с губ. Я стараюсь сдержаться, потому что понимаю, что звуки, издаваемые мной, под­гоняют мои страхи. В левой руке я держу два троса, в правой – нож. Оглядываюсь по сторонам. Ни одного чудища не видно, не видно вообще ничего. Дальше тридцати или сорока метров все скрыто от взора. Спра­ва от меня – пузо корабля. Он напоминает труп кита. Прямо передо мной – необъятное пространство. Какие-то непонятные хлопья беспорядочно движутся в подве­шенном состоянии, напоминая черный снег. Нити водо­рослей, словно серпантин, тянутся вверх и почти не колышутся. У огромного открытого пространства нет дверей, граница сумрака теряется вдали. Это противоре­чит урокам католических священников: в ад человек по­падает не сразу, он спускается туда постепенно, малень­кими шажками.

Я переместился в неопределенное промежуточное пространство, где синева водной толщи плавно перехо­дила в черноту, здесь не было видно даже подводного мусора. Пейзаж стал более величественным. Чудовища могли появиться с любой стороны, в любой момент. «Не думай об этом, – сказал я себе, – просто делай свое дело». Подобный совет был самым разумным и самым невы­полнимым.

Я двинулся к корме корабля. Так и есть: от удара стальной лист треснул, и днище превратилось в искус­ственный грот. Корабль слегка накренился на правый бок. Груз сместился в трюме во время крушения, боль­шая часть его вывалилась из дыры в днище. Это был на­стоящий подарок судьбы, потому что теперь я мог не за­лезать в трюм. Прямоугольные металлические ящики валялись недалеко от открытой раны корабля. Я смел перчаткой песок с одного из них и прочитал на ней над­пись заглавными буквами: «ОСТОРОЖНО! ОЧЕНЬ ОПАСНО!». Мне оставалось только привязывать подъ­емный трос к одной из ручек ящика и дергать два раза. Кафф с немецкой исполнительностью поднимал груз на поверхность. Ящики исчезали над моей головой. Когда Батис отвязывал их, он бросал трос обратно. На его кон­це был закреплен груз, это позволяло ему падать отвес­но вниз. Трос ложился недалеко от меня на дно и за­мирал.

Я работал, испытывая страсть золотоискателя, до тех пор, пока Батис не стал раскачивать сигнальный трос, который соединял два мира. Сначала я не понял его. Нам угрожала какая-то опасность? Однако я не видел ни следа чудищ. Наверное, наверху просто скопилось слишком много ящиков. Но меня охватило подобие зо­лотой лихорадки. «Еще один, Батис, – мысленно умоляя его я, – только один, и все». Не обращая внимания на движения сигнального троса, я схватил еще один ящик. Кафф поднял его на поверхность, но на сей раз трос вер­нулся ко мне с узлом, завязанным около груза: прикре­пить следующий ящик я не мог – таким образом Батис давал понять, что пора заканчивать операцию. Собрав остатки благоразумия, которые еще у меня сохрани­лись, я повиновался.