Страж больше никаких вопросов задавать не стал, снова уткнулся в кроссворд. А когда поднялись на скоростном, явно позднейшей постройки лифте на пятый этаж, оказалось, что их встречают и здесь: дверь квартиры распахнута, о косяк опирается дядька — какой-то весь рыхлый, неприбранный, нескладный. Но глазенки цепкие, и рот кривит недовольно.
Старушенция бросилась к нему, ласково — и как-то заискивающе — пропела:
— Познакомьтесь, Егор Егорович. Это… это… — В бабкином взгляде мелькнула паника.
Ну, конечно. О своих болячках повествовала охотно — а именем человека, который помог, даже не поинтересовалась.
— Надя, — пришла на помощь Митрофанова.
— …Надя… она просто спасла меня сегодня. Мне стало плохо, и Надя помогла мне добраться домой, и…
— И вы, добрая душа, конечно, пригласили ее на чай, — ухмыльнулся неприятный мужик.
Наградил Митрофанову еще одним испытующим взглядом, — но не посторонился. И обратился уже к ней:
— Значит, очередная шустрая девушка — в этот раз по имени Надя. А фамилию вашу, любезная Надя, позвольте узнать?
Да что он себе позволяет, этот мерзкий мужик?
Надя (получилось не очень-то вежливо) сбросила бабкину руку со своего предплечья и пробормотала любимую, кстати, фразочку Димы Полуянова:
— А пин-код к моей кредитке вам не нужен?
Вот так всегда: поможешь — а тебя еще и оскорбят.
Бежать отсюда, и как можно быстрей.
Но когда она обернулась к лифту — вдруг услышала за своей спиной властный голос:
— Подождите.
Голос был женским, и подобным непререкаемым тоном могла говорить только звезда. И Надя, конечно, не выдержала — обернулась. Хоть она и уходит, все равно ж любопытно хоть посмотреть — вживую! — на легендарную Лебедеву…
И аж глазами захлопала, потому что увидела перед самой настоящую королеву. Идеальной осанки, с безупречной укладкой, тонкой кости руками, уверенным взглядом. В первую секунду показалось: женщине лет пятьдесят, не больше. Лицо почти без морщин, белоснежные зубы, а главное — улыбка. Молодая, веселая.
Женщина надменно бросила противному Егору Егоровичу:
— Иди в дом.
И тот как-то сразу сдулся, послушно исчез в недрах квартиры.
А Наде — протянула руку:
— Я — Лидия Лебедева.
— Очень приятно… — пробормотала девушка.
— Прошу вас, проходите, — светски пригласила балерина.
Едва девушка сделала шаг в квартиру, Лебедева произнесла:
— И скажите, наконец, кордебалету, чтобы начинали.
— Что?.. — пискнула Надя.
И увидела, как домработница бросает на нее из-за спины балерины умоляющие взгляд и машет рукой: соглашайся, мол!
— Сколько можно возиться! — капризно продолжила Лебедева. — Мой выход через три такта, а эти девицы до сих пор не на сцене!
И Наде ничего не оставалось, как пробормотать:
— Да, хорошо, я скажу.
Вот влипла она! Балерина-то, похоже, в маразме!
— Извините, пожалуйста, но мне надо идти, — твердо сказала Надежда.
Домработница же спокойно произнесла, обращаясь к своей хозяйке:
— Ты все путаешь, Лидочка. Спектакля сегодня нет, мы с тобой дома, и эта девушка, Надя, — она наша гостья.
— Да, да… — пробормотала балерина, будто просыпаясь. — Мы дома, и я больше не работаю в театре… И Виктора нет…
Она сразу как-то состарилась, сгорбилась, поникла.
И вдруг спросила Надю — уже совершенно другим, будничным тоном:
— Тогда попробую догадаться. Моей любимой экономке, наверно, опять стало плохо на улице? И вы, добрая душа, помогли ей добраться домой?
А потом ласково, по-матерински, обняла Надю за плечи и виновато проговорила:
— Спасибо вам за Люську. И — простите меня… Сами понимаете: годы. Я не сумасшедшая, нет. Просто иногда забываюсь.
И, тревожно взглянув в Надино лицо, добавила:
— Но вы ведь не испугались? Не уйдете? Выпьете с нами чаю? Вы не беспокойтесь: со мной такое не часто, а вообще я нормальная, очень люблю гостей, и я хотела бы еще раз выразить вам благодарность за Людмилу…
Такая в ее голосе звучала тоска, такое одиночество, что у Нади аж в горле перехватило.
— Пожалуйста. Останьтесь, — повторила балерина. — К нам так давно… никто не приходил.
И разве можно было теперь — развернуться и уйти?..