В пламени холодной войны. Судьба агента

Только немногие из руководящего состава знали о подозрениях СЭПО, поэтому было явной ошибкой позволять Стигу по-прежнему находиться в ведомстве и помещении министерства обороны. И уж никак нельзя было оставлять его там более чем на полгода. Ничего не подозревающее окружение видело, что полковник по-прежнему занимал то же самое положение – в самой гуще военных. Оно позволяло легко наладить контакты, необходимые для нового поручения Центра. Если бы с самого начала он был переведен в помещение МИДа и в глазах окружения стал «гражданским», то дела, несомненно, пошли бы намного хуже.

Веннерстрем по-прежнему не давал в руки СЭПО никаких веских улик. Но что-то все же усилило подозрения Отто Даниэльссона. Что это было на сей раз? В марте 1962 года министру обороны был представлен доклад с подробными результатами наблюдений контрразведки. Не исключено, что это и повлекло за собой перемещение в новый кабинет.

Измотанный сознанием вины, Стиг тем не менее пребывал тогда в полном неведении. Вполне возможно, что его истощила многолетняя двойная жизнь, а может, он просто закрутился в деловой рутине и ослабил внимание. Как бы то ни было, он не ощущал никакого предчувствия предстоящего «провала».

Глава 31

Чтобы понять истинное положение нашего героя в тот период и лучше осознать глубину и размеры надвигавшейся катастрофы, возьмем в руки один из самых ответственных открытых документов шведского риксдага. Это выступление министра обороны Андерссона во время дебатов по делу Веннерстрема, проходивших с 29 по 30 октября 1963 года. Выступление было опубликовано через месяц после слушаний в журнале «Актуелльт и политик о самхелле» и представляет собой любопытное свидетельство весьма принужденного положения Швеции в нежданно свалившемся на нее «деле о шпионаже». Попытки скрытого давления и обвинения министра в пассивности свидетельствуют о том, что выброшенные американцами «козыри», полученные из рук предателя, не были такими уж «убойными», поэтому нужно было во что бы то ни стало принудить шведскую сторону к конструированию эффективной ловушки для настырного и неуловимого Веннерстрема, давно и прочно ставшего «поперек натовского горла».

Косвенным, хотя и вполне прозрачным подтверждением того, что Веннерстрема начали раскручивать по наводке предателя, может служить следующая фраза министра: «Из-за опасения раскрыть методику непрерывной разведывательной работы я, к сожалению, не могу привести здесь ту незначительную информацию, которая имелась у нас о Веннерстреме».

Правда, Андерссон идею «ловушки» благоразумно отметает, но, как говорится, нет дыма без огня – откуда-то эта идея появилась, витала в воздухе и даже обсуждалась в риксдаге…

Не менее любопытны и цифры, сопоставляющие количество секретных документов, проходивших через штаб ВВС и, соответственно, через командную экспедицию, – вряд ли после них потребуются более убедительные доказательства того, сколь мал был ущерб, нанесенный Веннерстремом именно шведской стороне. По большей части он сводился к паническому испугу: вот мол, какой ужас – среди нас завелся шпион! Именно этот ужас шведам по сей день так и не удалось уложить в рамки денежного эквивалента. А хотелось бы! Итак, читаем выступление:

«Принятые мной меры обсуждались и будут обсуждаться, но я решительно отвергаю обвинения в пассивности с моей стороны и недостатке интереса к этому делу. Были намеки в мой адрес, что следовало бы раньше предпринять что-то для пресечения шпионажа Веннерстрема. Это легко говорить теперь, после признания, когда всем известно, что речь действительно идет о шпионаже. Постараюсь пояснить.