В плену

– Я… я… – заикаясь начала я, отступив на пару шагов. Взгляд невольно скользнул вниз по его обнаженному телу, да так и застыл. Не знаю, как мне удалось сдержать шок, когда я смогла его рассмотреть. Косые, короткие и длинные, побелевшие и кровоточащие шрамы покрывали его всего. От шеи до пояса брюк. Руки, грудь и наверняка спина были словно залатаны: неумело, криво, наспех. Кое-где латки потемнели, местами – белели неживой кожей.

Я смотрела, не в силах отвести взгляд, и чувствовала, как жгучая боль рвалась изнутри, готовая прорваться слезами. Он весь был похож на залатанную игрушку. Сломанную, никому не нужную тряпичную игрушку. Сглотнула комок и подняла глаза.

Марк молчал, изучал внимательно. Не кричал, не прятал свое изуродованное тело. Смотрел и ждал. Чего? Я так и не поняла.

– Мы опаздываем, – бросив скороговоркой, выскочила из спальни.

Следующие два дня я провела под замком и была лишена самого дорогого в этом доме и новой жизни – книг.

Я хорошо помню тот день, когда холодный и чужой Марк лично запер дверь в маленькую спаленку, больше походящую на чулан. Спрашивать – за что? – было глупо. Я понимала. Ослушалась приказа не входить в западное крыло. Да еще застала его беззащитным.

Вот только наказание казалось каким-то детским, что ли. Подумаешь, провела пару дней без солнечного света и горячей ванны.

Сущей пыткой оказалось, что я больше не могла и шагу ступить одна. Надзирателя ко мне приставил: здоровенного детинушку с бульдожьей рожей. Теперь даже в доме Марк знал о каждом моем шаге, вдохе, выдохе, вплоть до абсурдного – сколько раз и в какое время я посещаю туалет. Да только от этого абсурда выть хотелось на луну, которая, как назло, пряталась в ветвях разлапистых елей парка. А еще Марк потребовал, чтобы я уволилась с работы. Я сопротивлялась до последнего, но он оставался неумолим, вплоть до того, что вознамерился расторгнуть контракт. Мне пришлось уступить.