Кьяра в своем репертуаре: поливает грязью места, в которых выросла, и никак не может успокоиться. Раньше Алекс никогда не задумывался об истоках этой непреходящей ненависти, ему просто было больно за
Непонятно.
— Все то, что ты сказала мне, можешь сказать ему. Джан-Франко. Когда вы встретитесь, — произнес Алекс с грустью в голосе.
— С какой стати? С какой стати я вообще должна с ним встречаться?
— Вообще-то, он брат моей невесты, так что встреча неизбежна.
— Ах, да! — Кьяра наконец-то образумилась и перестала метать громы и молнии. — Ты ведь теперь без пяти минут муж, я и забыла.
— Подозреваю, что ты забыла в тот самый момент, когда тебе сказали об этом.
— Не лезь в бутылку, братишка! Я, конечно, стерва. Но вовсе не такая конченая, как тебе кажется. И родственные чувства…
— Родственные чувства для тебя — пустой звук.
— Это не совсем так, поверь…
Положительно, Алекс не может сердиться на сестру дольше нескольких минут! Иногда и минуты хватает, чтобы сменить гнев на милость. Для этого Кьяре нужно всего лишь рассмеяться и потрепать Алекса по голове. Или — легонько и совсем не больно — щелкнуть по носу. Вот и сейчас она проделывает это, и от обиды не остается следа.
— Я очень тебя люблю, Оцеола!..
Запрещенный приемчик, призванный укрепить власть над братом и опосредованно сообщить, что связь между ними не прерывалась никогда. И Кьяра помнит обо всем, что так или иначе касается Алекса. «Оцеола, вождь сименолов» — любимая книга его детства, несмотря на трагический конец. Оцеола — сосуд для всех существующих добродетелей, настоящий друг и отважный воин. В детстве Алекс частенько воображал себя Оцеолой, и Кьяра даже подсмеивалась над ним. Вот и сейчас она улыбается, но это — нежная улыбка.
— Я тоже люблю тебя, сестренка.
Такими безыскусными признаниями изобилует любая из их нечастых встреч; если сложить их вместе, получится дорога длиной в тысячу километров. Правда, она никуда не ведет; ни Алексу, ни Кьяре еще не предоставлялось случая пожертвовать чем-то личным ради братско-сестринской любви. Напрячь силы, чтобы ее доказать. И слава богу, считает Алекс, пусть таких случаев не предоставляется и дальше.
— Вообще-то, я хотела тебя поздравить. Тебя и твою невесту, пока заочно. Вот, держи.
Еще один «мантровый барабан». Его собрат давно лежит у Алекса в ящике письменного стола.
— Уменьшенная копия тибетских храмовых колес, — сказала Кьяра. — А символы на талисмане — мантра Ом Мани Падме Хум. И «мани» здесь не деньги, нечего улыбаться.
— Я не по поводу «мани». Все это ты мне уже рассказывала.
— Да?
— Ты подарила мне точно такой же талисман. Не помнишь?
— Ммм… Помню, конечно. Даже лучше, что они одинаковые. Муж и жена — одна сатана, как говорится. И вообще… Теперь все ваши желания исполнятся вдвое быстрее.
— А если они… не совсем совпадают? — спросил Алекс.
— На скорость это никак не повлияет. Ты хотя бы счастлив, братишка?
На этот простой вопрос у Алекса нет точного ответа.
— Эээ… Наверное.
Кьяру не проведешь. А притворство и лукавство может вызвать у нее приступ ярости — такова она, взбалмошная сестра Алекса. Привыкшая жить, как ей заблагорассудится, без оглядки на мнения других людей, какими бы правильными они ни казались. Еще несколько минут назад она тихонько и совсем не больно щелкнула Алекса по носу. Теперь же ухватила пальцами за подбородок, и это по-настоящему неприятно.
— Что-то ты недоговариваешь, братец.
— Отпусти, — поморщился Алекс, высвобождаясь из тисков.
— Ты не похож на счастливого человека.
— Как будто ты знаешь, как выглядят счастливые люди.
— Знаю.
— Ты сама-то хоть раз была счастлива?
— Сейчас.
— Что «сейчас»?
— Сейчас я счастлива, в данный конкретный момент. А еще ты можешь спросить… знаю ли я, как выглядят влюбленные люди?
— Знаешь ли ты, как выглядят влюбленные люди? — послушно повторил Алекс.
— Уж точно не так, как ты. Ты не похож на счастливого влюбленного.
— Глупости.
— Она… беременна, твоя невеста?
— Нет. С чего ты взяла?
— Скоропалительное решение о женитьбе навевает именно такие мысли.
— До женитьбы, положим, еще нужно дожить. Я ведь не завтра веду Ольгу под венец. Это так, задел на будущее. В последнее время я стал серьезно задумываться о семье. О детях. Как ни кошмарно это звучит для твоего уха, сестренка.
— Я только за. Если ты ее любишь. Но ты ведь не любишь, так?