В плену Левиафана

— Ничего я не вспомнил. Я не знаю, кто такая Виктория.

— Но ты назвал именно это имя. Никакое другое.

— Я не знаю, кто такая Виктория, — упрямо повторил Алекс. — Может быть, тебе кое-что известно о ней?

— Только то, что она никогда не поднималась сюда, в горы. И что она была очень хороша собой.

Сноубордистки и лыжницы, с которыми время от времени встречался Алекс, — забавные, дерзкие, частенько смахивающие на мальчишек. Его невеста Ольга вполне могла бы рекламировать пиво, но с напитками поизысканнее ей не справиться. Кьяра… Кьяра — такая же дерзкая, как и сноубордистки, ей по плечу аперитивы, диджестивы и самый широкий модельный ряд виски и… что там еще употребляют маньяки и серийные убийцы?..

С чего бы Алекс вдруг подумал о серийных убийцах?

Они — реальность, в которой изо дня в день существует его сестра, — вот с чего. Объяснение лежит на поверхности; по таким же поверхностям, по твердям — земным и водным — скользят поезда, плывут корабли. Они отправляются на Каттолику и в круиз вокруг Апеннин. Садилась ли таинственная Виктория в поезд, занимала ли отдельную каюту на корабле?

Номер тридцать один.

В свое время эта каюта целых две недели принадлежала родителям Алекса и — опосредованно — самому Алексу, который только готовился к своему появлению на свет. Родители — самые близкие для него люди после комиссара Рекса, стоит только вспомнить о них, как в душе разливается тепло. Мысли о Кьяре рождают совсем другие чувства, ни о каком тепле речи не идет. Скорее о жа´ре, он бывает нестерпимым, но быстро спадает, оставляя после себя легкое онемение кожи. Легкое онемение может вызвать и холод. Именно эта амплитуда всегда характеризовала отношения брата и сестры: из жара в холод и обратно. Оба они упустили массу возможностей смешать два разнонаправленных потока, привести их к единому температурному знаменателю и сблизиться окончательно. Может быть, сейчас это время пришло? Сейчас, когда оба они нуждаются в помощи, — Алекс уж точно нуждается! Да и состояние Кьяры далеко от нормального. Ничем другим, кроме как временным помутнением сознания и страхом, не объяснить ее странные речи и еще более странные телодвижения. Она по-прежнему крепко держит брата за запястья, не разрешает воспользоваться зажигалкой, чтобы рассмотреть метеостанцию хотя бы в незначительных подробностях.

Чтобы рассмотреть ее саму.

Она в штыки встретила его предложение о радиосеансе с К., а ведь это могло положить конец кошмару и существенно облегчить их участь. И эти расспросы о неизвестной Алексу Виктории…

Не такой уж неизвестной.

Стоило повторить ее имя про себя несколько раз, как где-то внутри (там, где находится сердце) возникло странное стеснение, в горле пересохло, а в висках застучали молоточки. Что-то связывает Алекса и Викторию, это несомненно. Иначе и быть не может, не станешь же носить фотографию совершенно постороннего человека в нагрудном кармане…

Вот он и вспомнил — фотография!

Лицо, что на секунду явилось ему во тьме, — точная копия лица с карточки, которая лежит сейчас в кармане рубашки. Алекс снял ее со стены в комнате, где ничего изменить нельзя. Зачем он это сделал? Ответа нет, кроме того, что уже озвучен Кьярой: девушка «была очень хороша собой» — как кинодива, как самая настоящая звезда. Но мало ли существует на свете кино— и телезвезд? Тот же комиссар Рекс. Или Алида Валли, чей триумф не застал не только Алекс, но и его мать. Мама всегда утверждала, что похожа на Алиду Валли, с поправкой на время, разумеется. Другая прическа, другой макияж, другой вырез декольте и — иной взгляд. У женщин из прошлого взгляд немного рассеянный. И такая же рассеянная улыбка: ничего общего с дерзким оскалом нынешних сноубордисток. И Кьяры.

Алекс никак не может решить, к кому прислонить фотографию Виктории — к погасшей звезде Алиде Валли или к Кьяре со сноубордистками. Он хорошо помнит ее рассеянную улыбку, но чувства, которые она вызвала, прошлыми не назовешь.

— Ты говоришь, она была хороша собой, Кьяра?

— Ты и сам это знаешь.

— Знаю. Она… и сейчас хороша.

— Вот как? Не хочешь ли ты сказать, что виделся с ней?

В голосе Кьяры нет и следа насмешки, какой она обычно сопровождает откровения брата относительно девушек. Подтекст всегда прост: ни одна стоящая (по мнению Кьяры) девушка не обратит на Алекса внимание. Алекс — дремучий провинциал, неудачник, робкий и застенчивый человек. Вершина его карьеры — магазинный прилавок, замутить с ним кратковременный роман можно лишь от скуки. Ах, у Алекса уже имеется невеста? Ничего это не меняет, ведь невеста мало чем отличается от самого неумехи-продавца: такая же провинциалка, с закатанными по локоть рукавами. Чтобы удобнее было мыть пивные бокалы и смахивать со стола легкие креветочные панцири.

Но теперь Кьяра не насмешничает, скорее, ее одолевает любопытство. В ожидании ответа она еще сильнее сжимает запястья брата:

— Ну?

— Если ты меня отпустишь… Я смогу показать тебе кое-что.

— Кое-что?

— Одну фотографию. Она у меня в кармане.