В плену Левиафана

Единственное место, где догадкам Алекса суждено подтвердиться или быть опровергнутыми, — мансарда. Широкие окна давали неплохой обзор, во всяком случае, он хорошо запомнил картинку, из них открывавшуюся: танцующий снег. Для таких танцев нужно пространство. Много пространства, и за дверью его не оказалось. Оно не возникло за окном в зале, и Алексу ничего не остается, как отправиться наверх.

…С тех пор как он покинул мансарду, в ней ровным счетом ничего не изменилось. Мумия все так же сидела в своем кресле, ширма не сдвинулась не на миллиметр; все приборы, включая астролябию, находились на местах. И только окна не слепил снег. Подойдя к стеклянной стене, Алекс вновь столкнулся с чернотой. Полной и абсолютной. Но звуков здесь было намного больше, чем внизу. Стекла чуть слышно звенели, деревянные балки, поддерживающие потолок, поскрипывали. И в тот самый момент, когда оба этих — таких разных — звука слились в один, Алекс понял, что не ошибся.

Случилось ровно то, о чем он вяло думал еще на пути к «Левиафану»: его накрыло лавиной! В самом начале ночи ему удалось проскочить, уцелеть — успел он порадоваться этому факту или нет? Теперь это не имеет никакого значения — от судьбы не уйдешь. Жизненное пространство дома намного шире, чем утлый коробок «ситроена», но сути дела это не меняет.

Алекс погребен под тоннами снега. Десятками, сотнями тонн! Он не может выйти в дверь, не в состоянии просочиться в окно, он оказался замурованным в ледяном склепе — вместе с трупом Джан-Франко, астролябией и ширмой; вместе с вещами Кьяры, табличкой с номером «31», пустым арсеналом, мандариновыми корками; вместе с веселой полудетской картиной в простенке между этажами и ужасной картиной здесь, в мансарде. Вместе с подобием человека — странно, что о мумии в кресле Алекс подумал в последнюю очередь, а ведь она — единственное живое существо в доме, кроме него самого. Но даже мандариновые корки выглядят внушительнее. Даже в них больше жизни.

Он снова кричит.

Орет так, что колеблются огоньки свечей! Вой получается совсем уж утробным, Алекс и не подозревал, что его горло способно издавать такие низкие и одновременно резкие звуки:

— А-а-ааааааааааааааааа!

«NOTHING CAN BE DONE».

Ничего нельзя изменить. Ничего. Нельзя. Изменить.

Перед глазами Алекса возникает табличка, которую не посмел убрать любитель системных преобразований и капитального строительства Лео:

« LA DISCESA DI UNA VALANGA ».

Табличка покачивается, ее засыпает снегом, заваливает кусками крепкого полупрозрачного льда, и Алекс пытается вспомнить, когда в последний раз сталкивался с сообщениями о сходе снегов в примыкающих к К. долинах. О смертельных случаях с ними связанных.

Несмотря на нестабильность климата (основная особенность К.) — крупномасштабные, граничащие со стихийным бедствием лавины, скорее, исключение, чем правило. Последними на памяти Алекса жертвами стали австрийские альпинисты. Их лагерь на склоне горы (не самой близкой к К., но находящейся в зоне видимости) смело лет шесть назад. Из семерых выжили лишь двое, а лавина обрушилась на лагерь в ясный и солнечный, почти безветренный день. Еще за шесть лет до австрийцев погибла горнолыжная семья из Сербии, мужчина и женщина, — какой была погода в день их смерти, Алекс не помнит. И печальной статистики не ведет. В конце концов, вероятность оказаться погребенным под лавиной не так уж велика. В авариях на дорогах гибнет гораздо больше людей.

Алекс всегда имел это в виду, когда выбирался на оживленные трассы. Его можно назвать примерным водителем: он соблюдает скоростной режим, внимателен к знакам, вежлив и предупредителен к другим участникам дорожного движения. Кьяра иногда подсмеивается над ним, считая брата чересчур осторожным:

— Какой же ты скучный, братец! Ведешь себя, как старик.

— Не знаю, как ты, а я и впрямь хочу дожить до старости.

Теперь, перед лицом черноты, Алекс начинает сомневаться, что столь скромное и естественное желание осуществимо. Вероятность быть погребенным под лавиной не так уж велика, но именно это и случилось со скромным продавцом рубашек — он заперт в ловушке, из которой нет выхода.

Но он жив, все еще жив, и это — несомненный плюс. Что сделала бы Кьяра, окажись она на месте Алекса? Что сделал бы Лео? Они уж точно не стали бы паниковать и биться в падучей, напротив: постарались бы трезво подойти к ситуации, просчитать все возможные последствия и выявить не только минусы, но и плюсы. Алекс поступит точно так же: сделает пару глубоких вдохов и приступит к подсчетам плюсов и минусов.

Он жив — это самый первый, самый духоподъемный плюс.