В плену теней

– Сью-Энн, – повторила я. Значит, таково мое имя на сегодняшнюю ночь.

– Держись в тени. Если тебя узнают, ты никогда не сможешь сюда вернуться, – напомнила Жаклин.

Я увидела десятки припаркованных поблизости автомобилей, людей, двигающихся вокруг костров, и подумала о Жаклин и о маленькой цветной девушке, которая присматривала за нами, не требуя никакой платы. Кто сможет запретить мне учиться колдовству, когда по всему городу совершаются ритуальные действа?

Нет, папа не сможет запретить это. А Жаклин не посмеет.

Я выдернула свою руку из ее цепких пальцев и уверенно направилась к кострам…

Могла бы написать и побольше, мысленно упрекнула Линну Хейли. В конце концов, у нее было много времени. Быть может, она просто не умеет печатать? Нет, даже если не принимать во внимание тошноту, сны все же лучше. Хейли перечитала первые фразы. Она не боится Линну. Она проникла в мысли Линны, и та приняла ее. А поскольку их общение зависит от воли Хейли, она всегда может прервать его.

Перевалило за полдень. Теперь, когда головная боль прошла, а вместе с ней исчезла и тошнота, Хейли чувствовала себя полной сил, словно несколько минувших часов проспала, а не находилась в состоянии транса. Ей пришло в голову, что, пока Линна заново переживает свое детство, можно посетить места, где часто бывала уже взрослая Линна.

Закрыв глаза, Хейли представила себе бар, в котором Джо Морган впервые повстречал Линну. Как она и ожидала, видение оказалось живым и отчетливым. Словно она сама стояла перед входом, читая написанное на длинной деревянной вывеске название – «В сумерках».

Хейли сверилась с телефонным справочником. Заведение существовало и по сей день.

Она не стала надевать обычную одежду, а натянула узкие черные джинсы и черный топ с большим декольте, облегавший грудь. Длинные серьги, колыхаясь, задевали обнаженные плечи. Впервые за последний месяц Хейли решила накрасить ногти. Открыв дверцу бюро, в котором держала косметику, она заметила сверток из парфюмерного магазина, расположенного неподалеку от ее дома. Внутри находился крохотный аэрозоль одеколона «Норелл» и тюбик красной помады.

– Ах ты, сукина дочь! – прошептала Хейли. – Значит, ты воспользовалась тем временем, которое я тебе предоставила, чтобы смотаться в магазин! – Из кошелька Хейли исчезло восемьдесят долларов. Косметика столько не стоила. Должно быть, Линна купила что-то еще.

Хейли начала выдвигать ящик за ящиком, проверила стенной шкаф. Ничего.

Снова кладя кошелек в сумочку, она увидела на дне мешочек. В нем, завернутый в темно-синий бархат, лежал узкий нож в замшевых ножнах. Ручка была плоской, лезвие – изогнутым. Он идеально поместился в ладони у Хейли, равно как идеально войдет в ее ботинок или прильнет к бедру, заткнутый за ремешок, отметила она.

Едва ли Хейли нуждалась в подобном подарке. Она пошарила в сумочке в поисках рецепта, но вместо него нашла записку:

Знаю, ты сумеешь воспользоваться этим, как сделала когда-то я. Если ты окунешься в мои дела слишком глубоко, это вполне может тебе понадобиться. Пожалуйста, не пренебрегай моим предостережением. Я бы не хотела, чтобы кто-то еще пришел к такому же трагическому финалу.

Линна.

Почерк был не похож на ровный и прямой почерк Хейли. Буквы имели сильный наклон вправо. Петельки были длинными и заостренными. Буквы «t» перечеркивала размашисто-вычурная перекладинка. Хотя рисунок письма был красивым, почерк выдавал нерешительность автора. Казалось, перо то слишком плотно прижималось к бумаге, то едва касалось ее. Кое-где буквы были написаны словно бы дрожащей рукой. Тем не менее летящая подпись внизу выглядела именно такой затейливой, какой, видимо, была у живой Линны.

Это нисколько не удивило Хейли – в отличие от содержания записки.