Нож в руках мужчины был горячим и тяжёлым, словно он рвался сделать какое-то дело, для чего и был изготовлен. Так и хотелось провести им в воздухе, зацепить материю лезвием-крючком, потянуть на себя и вскрыть…
Ретт помотал головой: что за дурацкие неуместные мысли??
А потом, будто повинуясь какому-то наитию, поднял руку с ножом и попытался зацепить воздух. Бредовая идея, но у него получилось! Воздух как будто стал плотным, тягучим, и его можно было тянуть на себя до тех пор, пока он, не выдержав, не разорвался бы на части. Вот справа и слева показались трещины, больше похожие на мерцающие полосы, они стали расширяться, когда Ретт потянул на себя нож, а потом воздух словно лопнул и превратился в небольшое окно, размером как раз в человеческий рост. Рядом тонко вскрикнула Лорен, и было от чего: мерцающее окно отделяло пирамиду, в которой находились Ретт и Лори от другого пространства. То пространство было наполнено полумраком, странными растениями и планетами, висящими на покрывале-небе светло-зелёного цвета.
- Что это, Ретт? – шепнула Лорен, изо всех сил всматривающаяся в очертания незнакомого мира, открывшегося их взорам.
- Я не знаю,- ответил мужчина, опустивший руку с ножом вниз. Края мерцающего окна едва заметно стягивались, готовые закрыться. А тот мир, за гранью, так манил посетить его, осмотреть, изучить…
- Я возьму рюкзак, - тихо проговорила Лорен, словно боялась спугнуть чудо.
Ретт кивнул. Инстинкт исследователя забурлил в крови, понуждая немедленно шагнуть вперёд. Если найденный нож открывает окна в какие-то новые места, то всегда можно положиться на него, чтобы выйти с его помощью обратно.
- Идём? – уточнив на всякий случай намерения Лорен, спросил Ретт у подошедшей жены, и та кивнула.
- Да, идём.
- Тогда дамы вперёд.
Он посторонился, давая возможность Лори вступить в открытое прямо в воздухе окно, и опасаясь того, что оно захлопнется, когда она шагнёт внутрь. Но Лорен, затаив дыхание, сделала шаг, проходя через вырезанное отверстие, а окно так и оставалось открытым. Правда, на миг его края из светло-голубых и мерцающих стали ярко-алыми, а движение частиц стало совсем уж бешеным, но Ретт не обратил на это почти никакого внимания.