В плену у англичан

Не снимая с рук кандалов, нас провели на полустанок и в полицейской комнате заставили ждать поезда. Через полчаса он пришел. Морской офицер, молодой и пухлый блондин, предложил нам войти в мягкий вагон. Там нам отвели отдельное шестиместное купе. Я сел у окна, а тов. Нынюк, рука об руку скованный со мной, расположился слева. Офицер и двое матросов тоже разместились в нашем купе, предусмотрительно задернув занавески на окнах и на стеклах в коридор.

Поезд медленно тронулся. Офицер зажег спичку, закурил трубку и дал прикурить матросам. Между ними завязался непринужденный разговор. Матросы держали себя с большим достоинством.

С наступлением ночи наши конвоиры, сидя на диване, погрузились в сон. А я все смотрел в окно. Поезд, громыхая и лязгая, стремительно несся мимо смутно темнеющих деревень, мимо аккуратно разграфленных квадратных полей, редко и ненадолго задерживаясь на станциях. Скоро промелькнул Эдинбург, столица Шотландии. По мере движения на юг резко изменялась природа. Шотландские горы постепенно уступали место английской равнине.

Я никак не мог заснуть в неудобном сидячем положении и, страдая от этого, вдруг обнаружил, что кандалы, которые так плотно облегали ширококостную руку Нынюка, мне велики. Попробовал вынуть кисть руки из железного браслета — это легко удалось. Взглянул на конвоиров — они сладко и безмятежно спали. Тотчас пришла в голову мысль о бегстве, которое облегчалось тем, что выходная дверь была прямо в купе. Мне стоило лишь нажать ручку, чтобы выпрыгнуть из вагона. Соблазн был велик. Но поезд мчался с невиданной в России быстротой.

Решил отложить побег до очередной остановки. Мне уже мерещились картины, как с помощью английских рабочих я переберусь на Европейский континент и оттуда вернусь на Родину.

Лишение свободы было для меня привычным делом. Я сидел в 1912 году в доме предварительного заключения и в немецкой тюрьме в Инстербурге. А в 1917 году довелось побывать даже в «Крестах». Но после кипучей революционной работы 1917 и 1918 годов лишение свободы теперь ощущалось особенно тяжело. Меня томила жажда новой деятельности на пользу молодой Советской республике.

А машинист, как назло, тормозил поезд в самую последнюю минуту, перед подходом к станции. От резкого толчка конвоиры просыпались, встряхивали головами и удивленно вскидывали на меня заспанные глаза.

Так мне и не удалось бежать.

Рано утром на какой-то промежуточной станции один из матросов купил свежий номер газеты. Когда офицер вышел из купе, матрос протянул газету мне и со смехом ударил пальцем по тому месту, где красовалась какая-то заметка. Я прочитал ее и тоже не мог удержаться от смеха. Заметка была озаглавлена: «Мы захватили в плен первого лорда большевистского адмиралтейства». Сочетание таких противоположных понятий, как лорд и большевизм, было неожиданным. Но, как видно, английская буржуазная газета не могла перевести иначе мое звание члена Реввоенсовета Республики на понятный для своих читателей язык.

XI

В сырое и туманное утро 10 января 1919 года мы приехали в Лондон. Моросил мелкий и частый дождь. В закрытом автомобиле, ожидавшем нас у вокзала, морская стража отвезла меня и тов. Нынюка в адмиралтейство. Машинистки и стенографистки бойко шныряли мимо нас. Делая вид, что спешат по делам, они все время с любопытством поглядывали в нашу сторону. Видимо, им было интересно посмотреть на живых большевиков, привезенных непосредственно из Советской России.

Вскоре нас расковали. Мне предложили первым пройти в большую, казенного типа комнату, где за круглым столом восседали несколько человек в морской офицерской форме. В центре сидел полный бритый краснощекий адмирал лет пятидесяти. Рядом с ним занимал место прилизанный блондин с пробором, небольшими светлыми усиками и без бороды.

Адмирал задал мне вопрос по-английски. Блондин перевел его на таком безукоризненном русском языке, что я было принял его за русского белогвардейца. Но некоторые обороты речи впоследствии разубедили меня в этом — переводчик был чистокровным англичанином.

Первый вопрос, предложенный мне адмиралом, чрезвычайно поразил меня.

— Что вы можете показать по делу об убийстве капитана Кромэ?

Я ответил, что решительно ничего показать не могу. Мне лишь смутно помнилось, что в наших газетах сообщалось об убийстве офицера Кромэ в здании английского посольства в Питере в тот момент, когда он, препятствуя проникновению отряда, явившегося для обыска, первым открыл огонь из револьвера по советской милиции. Никакого отношения к данному событию я не имел.

— Но ведь это же дело ваших рук, — недоверчиво произнес адмирал. — Конечно, я не говорю, что вы лично участвовали в убийстве. Но несомненно, что это дело рук Урицкого и компании.

У меня тотчас мелькнула догадка: «Не было ли убийство тов. Урицкого, совершенное Канегиссером, организовано англичанами в отместку за убийство Кромэ». Я с негодованием отклонил предположение о предумышленном убийстве Кромэ и добавил: