В плену у белополяков

Меньше всего мог я предполагать в этот момент, что судьба так тесно свяжет меня с Петровским: он представлялся мне тогда неуклюжим и громоздким, гораздо менее культурным, чем это оказалось на самом деле.

— Ясности в тебе, парень, нет, — иронизирует Петровский, — Ты словно не веришь, что мы полякам покажем, почем фунт лиха. Скурве сыне! Попадет им от меня!

— Ты что ругаешься? На каком языке?

— Скурве сыне, — сказал Петровский, — это по-польски.

— Смирно! — раздалась команда. — На плечо! Левое плечо вперед, шагом марш!

Рота двинулась в поход. Петровский очутился рядом со мной. Он частенько со мной заговаривал, очевидно, желал поближе познакомиться. Возле самой станции он меня спросил:

— Есть у тебя спички?

— Нет, — ответил я ему.

— Вот чудак! Как же без спичек? Ведь ночами придется сидеть, курить захочется.

— Я не курю, — угрюмо пробормотал я.

— Эх ты, баба! — промычал Петровский и долго после этого молчал: очевидно, задумался.

Нас погрузили опять в вагоны, такие же холодные, как те, в каких мы ехали до Торопца. Предстояло мерзнуть, дров на станции не давали: успокоили команду тем, что замерзнуть не успеем, недолго путешествовать будем.

Тронулись.

— Даешь шляхту, — задумчиво сказал Петровский, и как бы в ответ на это раздался протяжный свисток паровоза. — Вот видишь, — сказал он мне, — даешь шляхту — свистит паровоз. Скорее бы ее к чертовой бабушке разгромить.

«Даешь шляхту» — стало одним из боевых лозунгов в 1919 году, в период наших первых столкновений с поляками.

Но очень скоро этот лозунг был заменен другим: «Даешь Варшаву».

Ехали мы целую ночь, утром поезд остановился, эшелон выгрузился. Мы опять разбились по ротам.

Командиры долго и подробно объясняли нам смысл нашей боевой задачи.

Наши начальники, такие же рабочие и крестьяне, как и мы, не знали «уставов», но зато с ними было легко, можно было в свободные минуты по душе поговорить.

Утром полк двинулся вперед.

Мы пошли в первое наступление. Оно четко врезалось в память.

Бойцы, посланные в разведку, скоро вернулись и сообщили, что колонна отступающих немцев остановилась в Полоцке, больше идти не хочет и намерена нам дать бой. Выяснилось также, что в Полоцке имеются и польские войска, явившиеся в город для того, чтобы заместить отступающих немцев.

Для обсуждения информации, принесенной разведчиками, было созвано совещание командиров.

Полк сделал привал.

Я стал закусывать припасами, сохранившимися у меня еще с Торопца.

Петровский очутился рядом.

— Питаешься? — сказал он иронически.

Я на него неприязненно поглядел. Меня уже начинало раздражать его покровительство.

— Поди ты ко всем чертям! Чего навязался! Ты бы лучше за своим лицом глядел да угри выдавливал, а то видишь, как у тебя их много!

Впоследствии я узнал, что этим ответом задел больное место Петровского. Никогда больше я не позволял себе с ним таких шуток.

После этого первого и единственного конфликта дружба наша прочно укрепилась.

Но в тот момент Петровский решительно двинулся ко мне, сжав кулаки. Он, вероятно, превратил бы меня в котлету, если бы около нас не раздался успокаивающий голос командира. Наша рота должна была пойти в авангарде, предстояло вытеснить противника из Полоцка. Штаб полка начал переговоры с немцами, обратившись к ним с предложением покинуть Полоцк без боя. Мы надеялись после ухода немцев из города захватить в плен польские части.

Ротный ознакомил бойцов с предстоящей операцией. Мы внимательно слушали все его указания.

Мы сознавали, что от усилий и храбрости каждого из нас зависит успех первого боя.

Стал накрапывать дождь, вечером повалили мокрые хлопья снега.

Петровский и я пошли в дозор. Я уже тогда обратил внимание на то, что в смысле опыта мне надо было многому у Петровского поучиться.

Я шел по его следам. Вдруг раздалась команда:

— Остановиться!

Остановились, примкнули к роте. Через несколько минут новая команда:

— В цепь!

Мы рассыпным строем двинулись вперед на Полоцк, откуда слышались уже ружейные выстрелы, а временами тарахтели и пулеметы.

Вскоре наша рота получила распоряжение сделать фланговый обход. В абсолютной тишине, четко и быстро проводили мы эту операцию.

Справа от нас раздалось нестройное «ура».

Оказалось, что в цепь поступило сообщение о том, что немцы согласились без боя оставить Полоцк. Поляки же, поняв, что они попадут в мешок и будут раздавлены, уходили, отдавая город в наши руки.

Мы победным маршем вступили в Полоцк и разместились в женской гимназии. Как только началось распределение частей по квартирам, подошла походная кухня.

Ко мне и Петровскому вскоре присоединился Исаченко— старый подпрапорщик, добрый парень и прекрасный, как оказалось впоследствии, большевик. Нас тогда несколько смущало его придирчивое отношение к товарищам, на которых он налетал за нарушение дисциплины. Особенно он злился, когда это происходило в рассыпном строю. Во всем остальном Исаченко был настоящим товарищем, не раз впоследствии выручавшим нас из беды.

После переклички дежурный по роте предупредил нас, что мы выступаем в восемь часов утра.

Чуть забрезжил свет, дежурный по роте стал нас будить.