В подполье можно встретить только крыс…

Огромный зал, до краев наполненный безликой (для меня в данный момент) и враждебной массой, сковывает мою волю. В голову настойчиво лезет простейший выход — молчать. Как решит собрание, так пусть и будет. Прекратят прения, значит, не судьба мне выступать сегодня. А продолжат — выступлю. Такое рассуждение — явное лицемерие. Я прекрасно знаю по многолетнему опыту, что пройдет предложение президиума, тем более, если никто не выступит против этого предложения. Всем надоело слушать галиматью, которая уже около четырех часов звучит с трибуны, да и привычка следовать за руководством подействует: проголосуют за прекращение единогласно. Хотя нет, я для успокоения своей совести могу проголосовать и против. Но от этого ничего не изменится.

И пока мои мысли метались так беспомощно, последний выступающий сошел с трибуны. Поднялся председательствующий: «Товарищи! В прениях записалось четырнадцать человек, выступили двенадцать. Поскольку все основные вопросы программы выступлениями охвачены, есть предложение прения прекратить». И в это мгновение меня кто-то подхватил и поставил на ноги. Так и не приняв решения, я громко и четко произнес: «Прошу слова по этому вопросу!»

— Да, говорите, товарищ Григоренко, — ткнул карандашом в мою сторону председательствующий. Я, ничуть не удивившись тому, что он меня узнал с довольно большого расстояния (не так уж близко мы были знакомы), сказал:

— Я, наоборот, считаю, что выступающие очень мало говорили о программе. Больше о местных делах. Я предлагаю дать выступить и остальным двум. Может быть, они как раз и затронут важные программные вопросы.

Я сел. Председательствующий как бы не слышал мою фразу, так как в ответ на нее бросил в зал:

— Товарищ Григоренко просит дать ему слово.

— Дать! — раздалось из зала.

— Возражений нет? — спросил Гришанов.

— Нет! — ответил зал.

— Товарищ Григоренко, вам предоставляется слово, десять минут.

Я поднялся и пошел. Что происходило со мной в это время, я никогда рассказать не смогу. Я себя не чувствовал. Такое, вероятно, происходит с идущим на казнь. А может, это особое чувство, вызванное гипнотическим влиянием массы, которая сосредоточила все внимание на мне? Во всяком случае это было страшно. Более страшного я никогда не переживал. То был самый жуткий момент моей жизни.

П. Г. Григоренко — начальник кафедры Военной академии им. М.В.Фрунзе

Первая страница листовки, распространявшейся П.Г.Григоренко

С. П. Писарев

Ленинградская спецпсихбольница

А.Е.Костерин

Владимир Буковский

Людмила Алексеева

Татьяна Великанова

Лариса Богораз и Анатолий Марченко

Александр Лавут

Олекса Тихий

Инициативная группа по правам человека (слева направо): С.Ковалев, Т.Ходорович, Т.Великанова, Г. Подъяпольский, А. Краснов-Левитин

Майя Копелева и Павел Литвинов

Микола Руденко, Зинаида Михайловна и Петр Григорьевич Григоренко

А.Левин, Г.Алтунян, П.Григоренко, В.Недобора, В.Пономарев. Харьков

Решат и Мустафа Джемилевы

Н.Н.Мейман, С.В.Каллистратова, П.Г. и З.М.Григоренко, Н.А.Великанова, о. Сергей Желудков, А.Д.Сахаров; на переднем плане: Г.О.Алтунян (слева), А.П.Подрабинек

Петр Григорьевич, Олег и Зинаида Михайловна Григоренко с Татьяной Хромовой Бахминой и Вячеславом Бахминым

Петр Якир и Виктор Красин

Семен Глузман

Семья Великановых: (слева направо, сидят) Кирилл, Наталья Александровна, Коля Мюге, Ксения, Андрей; (стоят) Александр Даниэль, Мария, Екатерина, Юля Бабицкая, Татьяна, Федор Бабицкий

Анатолий Якобсон

П.Г.Григоренко и И.А.Яхимович

Черняховская спецпсихбольница

о. Дмитрий Дудко

Леонид Плющ

Юрий Орлов

Н.И.Буковская, П.Г.Григоренко, Р.И.Шафаревич, З.М.Григоренко

А.И.Солженицын

П.Г.Григоренко, Л.3.Копелев и Г.С.Подъяпольский

Проводы Андрея Григоренко в эмиграцию, крайний справа Ю.Л. Гримм

1975 год

Но это был и мой звездный час. До самой трибуны дошел я, сосредоточенный лишь на том, чтобы дойти. Заговорил, никого и ничего не видя. Как и что я говорил, описывать не буду, как не буду приводить и подготовленный мною заранее текст выступления, так как пользовался им лишь частично, да и то преимущественно по памяти, не глядя в бумаги. Лучше приведу стенограмму. Она, пожалуй, наиболее объективно отражает и содержание выступления и обстановку на конференции в это время. Вот эта стенограмма:

«Товарищи! Я долго думал: подняться или не подняться и нарушить спокойное течение конференции, и потом подумал, как Ленин, если бы он пожелал что-нибудь сказать, он обязательно поднялся бы (аплодисменты).