- Петр Григорьевич, вы знаете, приближаются выборы. Новому парткому надо будет передать те важнейшие вопросы, которыми должна жить академия. Вот я и хочу посоветоваться с руководителями важнейших кафедр. Ваша кафедра передовая, современная и от нее я хочу получить первые заявки и первые пожелания.
По пути сюда я уже все продумал и твердо решил - ни на какое соглашение с Пупышевым не идти.
- Николай Васильевич, - заговорил я, - мне думается, что вам в высшей степени наплевать и на мою кафедру и на ее пожелания. Вас интересует, как я, конкретно, отнесусь к выдвижению на пост секретаря парткома вашей кандидатуры. Так вот вам мой откровенный ответ. Мне абсолютно безразлично с кем Вы спите, и где - хоть под забором. Но в борьбе против вашей кандидатуры я использую факт вашей связи с колгановской секретаршей. Я не моралист и Ваша мораль меня не интересует, но я считаю Вас вредным на посту секретаря парткома. Вы все время поддерживаете наиболее реакционные элементы и мешаете внедрять новое. Поэтому я приму все зависящие от меня меры, чтобы Вас провалить. - Я поднялся. Думаю, Николай Васильевич, что больше нам советоваться не о чем.
- Спасибо Петр Григорьевич, - подал он мне руку, - за откровенность спасибо. Очень жаль, что я не сумел найти общего языка с вами раньше. А теперь поздно.
Кандидатура Пупышева в партком была выдвинута. Когда дошло до ее обсуждения, я задал вопрос заместителю начальника ГлавПУР'а, который возглавлял комиссию, расследовавшую интимные дела Пупышева:
- Скажите, каковы результаты расследования интимной связи Пупышева и использования им при этом служебного положения?
Он весьма нечленораздельно пробормотал:
- Там, конечно, были встречи... но там ничего... такого... принципиального не было...
- Я сам прекрасно понимаю, - прервал я его, - что Маркса они там не обсуждали и заговора против советской власти не устраивали. Мы достаточно взрослые люди, чтобы понимать, что там происходило. Раздался хохот.
- Меня интересует, - продолжал я, - почему женщину уволили с работы, ее мужа отправили служить подальше от Москвы, незаконно выданную квартиру не отобрали, а тому, кому она полагалась, замены не предоставили. А ваша комиссия все работает и не видит ничего принципиального в том, что человек с такой моралью выдвигается в секретари парткома.
Подавляющим большинством голосов кандидатуру Пупышева отвели.
И состоялось мое первое (заочное) знакомство с Борисом Николаевичем Пономаревым - секретарем ЦК КПСС. Когда ему доложили о провале Пупышева, он спросил:
- Это опять его тот же, что "съел" Колесниченко? - когда ему подтвердили, он сказал:
- Надо присмотреться к этому истребителю политработников.
Это была весна 1961-го года, а вначале осени мы встретились на примечательной для меня партконференции Ленинского района города Москвы.
Последние годы были у меня чрезвычайно напряженными и в служебном, и в гражданском отношении. Я все больше и больше постигал жизнь, все критичнее относился к действиям властей. И все труднее мне становилось не реагировать на беззакония и благоглупости властителей. Прошла вторая послевоенная (Хрущевская) девальвация. Но если первая, открыто грабительская, не вызвала во мне протеста, то заявление Хрущева насчет того, что во второй девальвации никто ничего не выиграл и никто не проиграл - встречено внутренним протестом. Я понимал, что дело не так просто, как говорит Хрущев. Его уверение, что дело лишь в том, что уменьшилась масса денег в 10 раз, но покупательная способность не изменилась, так как в 10 же раз подешевели и товары - лживо. Лжив и сам пример, приведенный Хрущевым, хотя внешне он и убедителен: коробка спичек стоила 10 копеек, теперь 1 копейка. Но я обращаю внимание не на эту, показную сторону, а на то, что обеспечение новых денег золотом уменьшилось вдвое.
Пишу в журнал "Коммунист", прошу разъяснить. В ответ - нечто запутанное с главным мотивом: "в социалистическом обществе золотое обеспечение не имеет значения. Деньги обеспечиваются всем достоянием Советского Союза".
Пишу в ответ:
"Если золотое обеспечение не имеет значения, то зачем его уменьшать. Оставили бы прежнее или наоборот - увеличили бы".
На это не отвечают. Напоминаю несколько раз - молчат. А между тем, доходит реакция народа. Первыми заговорили наименее обеспеченные. Соседка-пенсионерка говорит:
- Петр Григорьевич, а эти деньги обманчивые. Раньше я на десятку день жила, а теперь с рублем в магазин идти нельзя...
В троллейбусе армянин на весь вагон кричит:
- Прахадимец! Коробка спичек - капэйка! Прахадимец! Разве чэловек спичками жывет! Устроил грабиловку, а спичками очи закрыть хочэт.