В подполье можно встретить только крыс

А наши коммунисты, как сговорившись, твердят: "Дайте нам стенограмму, и мы с радостью дадим оценку действиям нашего коммуниста. Без этого же мы просто не знаем, о чем говорить. Задача же "варягов" состояла именно в том, чтобы уговорить принять решение об осуждении выступления, не знакомясь с его содержанием. Позиции были несовместимыми. Казалось, нет выхода. Всем надоело, а как кончать - неизвестно. И вдруг самый молодой по возрасту, по партийному стажу и по времени пребывания на кафедре адъюнкт выступает с заявлением:

- По-моему, - говорит он, - выявились два предложения. Первое: осудить выступление генерала Григоренко, как политически незрелое, и второе: просить партийный комитет академии ознакомить коммунистов кафедры со стенограммой выступления тов. Григоренко и после этого решить вопрос о привлечении его к партийной ответственности. Я предлагаю голосовать эти предложения. Все "варяги" буквально "в штыки бросились" против этого предложения, но зато коммунисты кафедры встали на его защиту. И тогда поступает еще одно предложение: "Прекратить обсуждение и голосовать".

Председательствующий провозглашает: "Кто за то, чтобы прекратить обсуждение и перейти к голосованию". Все коммунисты кафедры, кроме Янова, подняли руки, "Принято предложение прекратить обсуждение. Переходим к голосованию. Кто за..." начал председательствующий. В это время раздался голос секретаря парткома: "Минуточку! Голосовать не будем. Дела в отношении генералов могут, согласно инструкции ЦК, разбираться только в парткомах на правах районных комитетов. Мы у вас поставили этот вопрос не для решения, а для информации коммунистов. Поскольку цель информации достигнута, мы на этом и закончим собрание, а принятие решения о Григоренко перенесем на заседание парткома".

Так и не удалось притянуть "голос масс" на защиту ЦКистского произвола. Спасибо тебе, академия, за это, спасибо тебе, родная кафедра. На большее вы были неспособны, но для меня и это было много. Ваша позиция укрепила мой дух.

Через несколько дней состоялось заседание парткома, с единственным вопросом: "Рассмотрение персонального дела П.Г.Григоренко".

Рассказывать особенно нечего. Выступили почти все члены парткома. И все осуждали меня за выступление на конференции. Но никто не затронул коренного его смысла. Обвиняли в том, что не высказал эти взгляды в своей парторганизации. Мое упоминание о Ленине было преподнесено, как "сравнивает себя с Лениным". Говорили, что я не понимаю смысла программы, как "документа великого теоретического значения" и пытаюсь подменить большие вопросы всякими "мелочами" вроде "обворовывания покупателя". Указывали на то, что я недооцениваю работу, проделанную партией по ликвидации последствий культа Сталина, и что я вообще не понимаю политику партии в этом вопросе.

Я в своем выступлении продолжал отстаивать взгляды, высказанные на конференции: 1) выступать я имел право, а наказать меня за это не имели права; 2) никто не сформулировал, в чем ошибки моего выступления и никто не говорил о них; 3) если бы даже выступление содержало ошибочные взгляды, то наказывать за это нельзя. Такие взгляды можно только опровергать, но и я имею право их отстаивать ( 3 Устава КПСС) до принятия решения партией, то есть до утверждения программы XXII съездом; 4) Президиум не имел права перенести обсуждение уже решенного конференцией вопроса (о лишении меня - предложение Бирюзова - права участвовать в конференции) на рассмотрение по делегациям и в мое отсутствие, то есть еще с одним нарушением устава. Исходя из изложенного, я считал, что мои (уставные) права члена партии грубо нарушены и просил партком довести об этом до ЦК партии.

В ходе прений были высказаны два предложения: - объявить строгий выговор с предупреждением и с занесением в учетную карточку, - объявить выговор.

После моего выступления председательствующий запросил, "нет ли еще предложений". Их не было. Решили перейти к голосованию. В это время попросил слова Курочкин. Он еще не выступал, как не выступал и Иван Алексеевич. Курочкин предложил "удалить Григоренко из зала на время голосования". Такая процедура применяется, и я с этим спорить не стал. Удалился.

Что же происходило без меня? Курочкин, по-видимому, хотел, чтобы это осталось неизвестным мне. Но он, наверно, не знал, что когда человек обжалует решение любой партийной инстанции, его обязаны ознакомить со всем протоколом и всеми материалами, прилагаемыми к нему. И сухая протокольная запись рассказала мне все. Когда я вышел, взял слово Курочкин и обрушился на поступившие предложения: "ЦК считает, что ему не место в партии, а у нас нет даже предложения об исключении из партии". Председательствование взял на себя Иван Алексеевич. Он сказал: "Итак, у нас три предложения (он перечислил их). Я боюсь, что при таком количестве голосование может быть неубедительным, так как голоса разобьются (состав парткома 21 человек). Он предлагал, кроме альтернативного предложения (исключить), оставить одно из первых двух.