В подполье можно встретить только крыс…

Мне стоило большого труда НИЧЕМ не выказать состояния, в которое меня привел вид этого призрака. Он шел ко мне от двери с раздвинутыми губами и, подойдя, протянул руку: Кирилов. Ага, так вот кто это. Начальник отдела контрразведки «Смерш» Минского укрепленного района Кирилов. Я слышал эту фамилию, но как-то не доводилось видеть его и слышать о нем. Сейчас, глядя на него, я невольно вспомнил Васильева. Встретиться с этим привидением в том месте, где ты в полной его власти — дело страшное. Мысль о Васильеве меня так захватила, что тяжкое впечатление, которое он произвел на меня, рассеялось. Я представил себя на месте Васильева и решил, что на это чудище, чтобы отстоять себя, не надо реагировать. После этого разговор с ним пошел у меня нормально. Однако впоследствии, когда аресты пошли один за другим, я каждого арестованного представлял в застенке лицом к лицу с этим живым скелетом.

Сейчас же мы говорили у меня в кабинете. Я сразу перешел на деловой тон. Сказал, что жду от контрразведки помощи. «Мы будем строить в районе Плещениц два батальонных района. Я сегодня привез распоряжение об этом. Работа срочная и очень важная. А главное, нам важно скрыть, что мы это строим. Я думаю дополнительно „закрыть“ 3–4 района. Во всех этих районах начнем работы, но действительные только в одном. Все районы возьмем под охрану, но самая бдительная охрана — в действительном районе. Надо, чтобы и птица непотребная не пролетела туда».

Не знаю, зачем он приходил, но моя экспрессия захватила его. Лицо, правда, никак не реагировало, но разговор он вел по моей теме и весьма заинтересованно. Я попросил, чтобы он помог в подборе охраны и людей, которые будут вести работы в ложных районах. Он сказал: «Я поручу это Черняеву». И тут я решил идти на пролом.

— Видишь ли, я на него не очень надеюсь, — и я рассказал историю с ним в сапбате 4 ск. — Не очень он любит работать. А это дело требует внимания, добросовестности и много труда. А кроме того, я думаю, что он относится ко мне не очень дружелюбно. А это может помешать делу.

— Хорошо! — Сказал он, — Я это дело обдумаю. Надеюсь, сделаем так, чтоб все обернулось на пользу нашей партии и народу.

На этом и закончилась наша первая встреча.

Первая, но далеко не последняя. Часто я встречался с Кириловым. Еще чаще вспоминал, в связи с начавшимися арестами в УР'е. Тяжкое чувство оставил во мне последний период моего пребывания в Минском УР'е. С одной стороны, я не мог не чувствовать удовлетворения от того, что совершил столь огромное продвижение по службе. Не могли не радовать и бесспорные трудовые успехи на новом поприще. Но с другой стороны, не было той радости творчества, что во время практики. Теперь тоже делалось дело. И пожалуй более квалифицированно, но сердце не радовалось, а было в тревоге. Постоянно как будто кто-то подозрительно наблюдал за твоими действиями. Эта «беспричинная», не ясно осознаваемая тревога усиливалась с каждым новым арестом. Я же весь УР исколесил многократно, знал всех командиров полков и артпульбатов, со многими вступил в приятельские отношения. И вот одного, другого, третьего… арестовывают. Остальные на глазах меняются. Исчезла прежняя откровенность, непринужденность. Люди начинают смотреть на тебя подозрительно, иные со страхом.

Я хорошо знал полковника Кулакова, командира 39 полка, лучшего, по-моему, из командиров полков. Я с ним крепко подружился в деле, в службе. И вот начинаю видеть его все менее и менее общительным. Потом его вызывают на дивизионную партийную комиссию (ДПК) — обвиняют «в связях с врагами народа». И это потому, что он служил вместе с людьми, которые оказались арестованными. В партийной формулировке это звучит «оказались врагами народа». Не «арестованы по подозрению», а «оказались врагами народа». Раз арестованы, значит «оказались». Кулаков резонно говорит, что знал этих людей как честных и добросовестных командиров и совершенно не был осведомлен об их враждебной деятельности. Но его из партии исключают за «связь с врагами народа». Убитый, он едет домой. На въезде в городок его поджидают молодчики Кирилова, пересаживают в «воронок» и, не дав повидаться с семьей, везут обратно в Минск — в тюрьму.