В погоне за искусством

Еврей по происхождению и, предполагаю, агностик по религиозным воззрениям, Дэвид испытывал сугубо эстетический, чтобы не сказать – профессиональный, интерес к индийской скульптуре. Он несколько раз повторил, какое это чудесное зрелище – такой музейный предмет в частном доме, но в итоге отказался от покупки (возможно, ценник в 100 000 фунтов оказался уж слишком высок). Однако Дэвид признавался, что если бы жил в Италии, то мог бы через год-другой стать католиком – такова сила воздействия скульптуры и живописи.

ХРАМ НАГЕШВАРА СВАМИ

Кумбаконам, штат Тамилнад, Индия

В этом и состоит парадоксальность положения таких влюбленных в искусство людей, как Дэвид и я: мы тратим массу времени и немало сил на погоню за искусством, то есть прилежно посещаем музеи, галереи, церкви, мечети, храмы и руины, где можно найти его образцы. Но, разумеется, то, на что мы смотрим, было создано благочестивыми буддистами, христианами, индуистами и мусульманами в совершенно иных целях.

Устремления тех, кто заказал и вырезал эту безголовую статую, были далеки от устремлений Дэвида и от моих собственных – когда я путешествовал по Тамилнаду, чтобы посмотреть скульптуру. Эти люди были истово верующими, мы – нет, и тем не менее их искусство на нас действовало. Дэвид, конечно, преувеличивал, когда утверждал, что восемнадцать месяцев созерцания работ Джотто, Тициана и Караваджо способны заставить его уверовать в доктрины Вочеловечения и Троицы, но, возможно, когда ты смотришь на соответствующие работы, то в какой-то мере проникаешься чувствами и взглядами их создателей.

Когда я любовался каменными статуями, высеченными на наружной стене храма Нагешвара Свами в Кумбаконаме, то определенно чувствовал, что от них исходит некое духовное послание. Мы отправились туда в конце напряженного дня, уже многое посмотрев, и впервые за всю поездку Руди – обычно жизнерадостный и уравновешенный – был несколько мрачен. Я сказал, что хотел бы посетить это место, Джозефина не очень хотела ехать, поскольку уже втянулась в увлеченное наблюдение за птицами с балкона в отеле.

Руди был против моего предложения по другой причине. Оно не входило в его обычный маршрут. Он не одно десятилетие возил туристов по Южной Индии и хорошо знал все места, которые мы с ним посетили, но тут он заколебался. «Что это за место?» – спросил я. «Еще один храм», – ответил он пренебрежительно. Но путеводитель по Индии из серии Rough Guide утверждал, что в нишах стены вокруг храма «находятся необыкновенные каменные фигуры, лучшие из сохранившихся образцов древней скульптуры в Южной Индии». И так оно и оказалось.

За задним фасадом этого маленького здания скрывались и, очевидно, прозябали в небрежении скульптуры, так же изощренно сделанные, изящные и чувственные, как та, которой в Ноттинг-Хилле восторгался Сильвестр. Они все были, как он когда-то выразился, «музейного качества» и сохранились лучше того безголового торса. Их странная особенность состояла в том, что опознаны были только трое богов на краю стены, про остальные же фигуры никому сейчас, по-видимому, не известно, чьи это изображения: возможно, жертвователей или царевичей и царевен того времени, как без уверенности предполагает Википедия. Кем бы ни были эти почти обнаженные мужчины и женщины, их образы отличались обаянием, значительностью и законченностью. Глядя на них, мне хотелось больше узнать о породившей их культуре.

В этом отношении искусство подобно машине времени: оно позволяет общаться, преодолевая временной интервал в десятилетия или тысячелетия, в данном случае – в двенадцать веков. Эти статуи были исполнены грации и достоинства, которые высказывались в глубокой сосредоточенности их лиц, в их позах и особенных жестах, – мудрах, которые в буддизме, индуизме и классическом индийском танце имеют строго определенное значение, как физическое, так и духовное. Некоторые из них, как считается в йоге, влияют на дыхание, что, в свою очередь, способствует медитации, так что мудры воздействуют одновременно на тело и на душу. Определенные положения рук и пальцев соответствуют духовным состояниям, в частности – просветлению.

Я имел обо всем этом весьма смутное представление, но впечатление от этих статуй в тихом храмовом дворе было сильным – куда сильнее, чем если бы я увидел их на постаменте в музее или в викторианском доме в Ноттинг-Хилле. Однако, хотя погоня за произведениями индийского искусства на их родине всегда просветляла душу, загвоздка была в том, что разыскать их там иногда бывало непросто, так же как зверя в дикой природе куда труднее увидеть, чем в зоопарке.