В погоне за мечтой

Наконец Марсио принял предложение Флавио, и беседа в домике завершилась. В приюте было принято действовать мягко и ненавязчиво. Дети были вольны уходить и приходить когда захотят, и в результате многие из них оставались. Существовало лишь три правила: никакого насилия, оружия и наркотиков. Вдобавок им настойчиво рекомендовали ежеутренне принимать душ перед завтраком и переодеваться хотя бы раз в три дня. Мишель нередко думала, как приятно было бы людям из богатых стран увидеть свою старую одежду на тех, у кого нет вообще ничего. Если бы они это видели, давали бы больше, так как знали бы, что их подарки доходят по назначению.

После шумного обеда, состоявшего из фасоли с цыпленком и рисом, Мишель, как обычно, отправилась на урок португальского, в течение которого восьмилетние сорванцы обучали ее уличному жаргону с тем же тщанием, с которым Андреа готовила их к школе. Потом они вместе спустились во двор, где Флавио угощал всех тортом, а сестра Лидия рассказывала Марии о том, что в Англии, в Йоркшире, нашлись люди, которые только что «удочерили» ее. Мария пришла в восторг, в основном оттого, что Мишель и Каван – англичане, и потому Англия была для нее самым прекрасным местом на земле, тем самым местом, куда она отправится, когда ей исполнится шестнадцать.

Ближе к вечеру, облокотившись на обшарпанный поручень балкона в номере Кавана на восьмом этаже отеля «Лем», Мишель продолжала думать о Марии. Девочка очень обрадовалась, что теперь у нее есть «родители», и хотя скорее всего ей не суждено было с ними встретиться, это не имело никакого значения. Они могли прислать ей «Уолкмен», спортивные туфли или украшения для прически – те же подарки, какие делали своим «приемышам» другие «родители». Если бы только люди знали, как мало нужно, чтобы полностью перевернуть жизнь ребенка! Но и Бразилии следовало измениться, обуздать самые жестокие в мире полицейские силы и поделиться своими несметными богатствами с теми, кто больше всего в них нуждался. И может быть, то, чем они с Томом и Каваном занимаются здесь, хотя бы чуть-чуть приблизит эти мечты к реальности.

Вздохнув, Мишель посмотрела вниз, на узкую суетливую улицу. Как правило, по вечерам она заезжала сюда по пути на свою виллу, радуясь возможности хотя бы на час отвлечься от детей и подкрепиться коктейлем из водки со льдом и лимонным соком. Время от времени она встречалась здесь с Томом Чамберсом, но чаще всего эти минуты безраздельно принадлежали ей и Кавану.

Сделав большой глоток, Мишель присмотрелась к бурлящей жизни улицы. Как всегда, желтые такси, гудя сигналами, лавировали между стойками торговцев, которые предлагали все, что угодно, – от громадных кусков говядины до дешевых футболок и платьев, пластиковых туфель и подгнивших фруктов. Движение не прекращалось ни на мгновение; улицу заполонили спешащие пешеходы, велосипедисты и дворняги, а из музыкальной лавки неподалеку отсюда доносились могучие звуки хэви метал. Потрескавшиеся обветшалые фасады многоквартирных башен смотрели друг на друга, огораживая тесное, наполненное неподвижным раскаленным воздухом пространство, а где-то вдалеке сквозь дрожащее марево виднелась величественная громада отеля «Атлантик», возвышавшегося над пляжем Копакабана.

– О чем ты думаешь? – спросил Каван. Он лежал на кровати, его наготу прикрывала темно-синяя простыня, потолочный вентилятор холодил его влажную, покрытую густым волосом грудь.

Мишель глубоко вздохнула и, что-то полусонно пробормотав, перевела взгляд на горы, которые в своем вечном великолепии вздымались в самом сердце огромного города.

– О многом, – ответила она.

– Наверное, о Майке? – недовольным тоном осведомился Каван.

Мишель посмотрела на него через плечо, и он зарделся. В ее широко поставленных зеленых глазах плясал смех, который поддразнивал Кавана, напоминая ему о его молодости. Мишель отвернулась, но перед его мысленным взором осталось видение ее восхитительного рта с узкими, безупречной формы губами; ее белоснежные зубы продолжали слепить Кавана, и он почувствовал, как черная ревность обжигает сердце. Он беспокойно зашевелился, стараясь унять тревогу. Как ни странно, в приюте в окружении детей либо на вилле у Мишель, играя с детьми Кары, они были намного ближе друг к другу, чем когда оставались наедине. Казалось, как только утихали детские голоса, на смену женщине, исполненной бескорыстной любви и верности долгу, приходила другая, замкнутая и недоступная.

– Так как же? – допытывался Каван, не в силах сдержаться.

Мишель вздохнула, покинула балкон и подошла к дешевому пластмассовому комоду, в котором Каван держал свою одежду. Усевшись на него, она положила ногу на ногу и, держа бокал перед собой, сказала:

– Я всегда думаю о Майке. Сознаю я это или нет, он всегда в моем сердце. И ты об этом знаешь.

Каван ждал совсем другого ответа. Он отвернулся и вперил в стену раздраженный взгляд.

Немного погодя Мишель поднялась и вновь вышла на балкон.

– Я разговаривал с ним, – сказал ей Каван. – Вчера.

Мишель следила за оживленной игрой в кости, которую местные жители затеяли прямо на асфальте.