В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

Странным образом, это никого не волновало-даже адмирала Фишера, чье первоначальное воодушевление относительно изобретения Поллена испарилось, когда его подчиненные обрисовали возможности своего более дешевого устройства. Тактические выкладки Фишера так никогда и не были воплощены в форме доктрины, а принявший в 1913 г. командование эскадрой линейных крейсеров адмирал лорд Битти рассматривал последних как своего рода морскую кавалерию. Высокая скорость, таким образом, должна была служить для ведения разведки и завязки сражения. Однако мыслившие в рамках традиций флотские офицеры находили нечто недостойное и противоречащее нельсоновским принципам в том, чтобы постоянно ускользать от ответного огня подвергаемого обстрелу с предельных дистанций противника. Как бы то ни было, существовавшие системы управления огнем не позволяли добиться подобного результата, а потому наставлениями предписывалось вести огонь с самоубийственной для легкобронированных линейных крейсеров дистанции в 9 тыс. ярдов. Бюрократическая инерция — пусть даже и иррациональная— восторжествовала[407].

В ретроспективе ясно видно, что межгрупповая борьба и техническая безграмотность в сочетании со скаредностью (что собой представляли 100 тыс. фунтов стерлингов Поллена в сравнении со стоимостью линейного крейсера?) завели в явно неверном направлении. За эти ошибки Королевский флот заплатил в Ютландском сражении дорогую цену: огонь на дальних дистанциях и перемена курсов лишили британцев возможности одержать победу, на которую те могли рассчитывать[408].

Поэтому было бы уместным отметить, что перед Первой мировой войной технические вопросы вышли из-под контроля в том смысле, что сложившаяся практика более не обеспечивала принятия рациональных или удовлетворительных в практическом отношении решений. Соображения секретности (так же, как и соперничество между кликами и подозрения в своекорыстии) возобладали над мудростью. Математическая затруднительность проблемы, совершенно явственно превосходившая уровень знаний большинства людей даже из самого узкого круга посвященных, лишала политику минимальной рациональности.

Столь бурно начавшаяся в 1884 г. техническая революция вряд ли могла иметь более иронический результат. Как и многое другое в гонке флотов первых лет нового века, этот результат был предтечей явлений будущего и предвидением технологически непредсказуемого и неуправляемого мира, в котором мы в настоящее время очутились. Тот факт, что ознаменовавшиеся невиданными и впечатляющими успехами на всех фронтах энергичные условия по рационализации управления[409] тем не менее, в целом сделали общественную систему неуправляемой, является огромным парадоксом. В то время как составные части социума становились все более рациональными, более управляемыми и более предсказуемыми, собственно человеческое общество, в котором существовали Королевский флот и его соперники, становилось все более беспорядочным и бесконтрольным[410].

Международные последствия

Международная сторона этого парадокса является наиболее очевидной— как всем хорошо известно, из Великобритании военно-промышленный комплекс быстро распространился по всем другим индустриальным регионам. До 1890-х Франция являлась единственным значительным возможным соперником на морях, однако продолжающееся сопротивление французских налогоплательщиков увеличению ассигнований на флот не позволило достичь уровня подобной возникшей после 1884 г. в Великобритании самоподдерживающейся обратной связи. Даже столь значительный технологический прорыв французов, как открытие в 1875 г. метода промышленного производства однообразного и надежного сплава для флотских нужд,[411] не смогло сделать французский флот надежным и постоянным рынком для национальных металлургов. Как мы видели выше, вместо этого Палата депутатов Франции отложила строительство линейных кораблей в 1881–1888 гг.