Но я не мог ей ответить. Я представил Олесю. Всю в крови, лежащую на кушетке. Я к ней подошел, пальцами левой руки прикоснувшись к ее щеке. Она открыла глаза. Я испуганно:
– Ты жива?
– Конечно, жива, – ответила та не своим голосом и тут же исчезла.
Передо мной все так же сидела Аня. Глядела как последнего конченного дебила.
– Геннадич, ты че? – спросила она. – Это же грузовик с товаром нашим разбился. Теперь нам либо грозит пиздец по финансам, либо нужно отправляться кому-то за этим шмотьем!
Я ничего не соображал. Не соображал и не видел. Страшный сон обратился в явь. Я с трудом сдерживал горькие слезы, поджимая губенки. Испарины на лбу проступали одна за другой, внешние звуки стали затухшими, будто я внутрь самого себя погрузился. Я закрыл глаза, заткнул пальцами уши, но отчетливо слышал за спиной дыхание палача.
– Живи, – приговаривал он. – Больше тебе не нужно мучить себя иллюзией светлого будущего…
Эпизод 2. Фрики поневоле
– Бред какой-то, Леш! Ну ты себя слышишь?! Родные не могут взять и понести гроб. Это что им…как ее…Библия запрещает?!
Мы шли с Гелей (она же Ангелина, она же подруга Олеси (вернее, была ею)) с похорон и рассуждали на тему принципов. Девятые сутки подходили к концу, терпение Гели тоже. Она – яркий представитель современного общества, с распростертыми объятиями встречающий очередные куски свободы, отхапанные у государства, религии, народа, который рос в коммуналках, а также у групп и сообществ, объединенных любой странной (и не очень) идеологией, приравненной госдумой к экстремистскому пирогу.