В погоне за счастьем

Я решил наработать собственную клиентскую базу, поэтому мои денежные поступления росли не так быстро, как мне хотелось бы. Нужно было создать атмосферу доверия со своими клиентами. Мою работу можно было сравнить с крестьянским трудом: ты сажаешь семена в землю, поливаешь их и растишь до тех пор, когда плоды созреют. Мой «рабочий цикл сбора урожая» составлял от четырех до шести месяцев, а иногда и дольше. В моем рабочем цикле была зима, то есть период, когда все замирало и у меня не было никаких финансовых поступлений. Я экономил буквально на всем и, жонглируя сумкой, кейсом, упаковкой памперсов и зонтиком, переселялся из отеля «Пальмы», в котором комната с цветным телевизором стоила двадцать пять долларов в сутки, в мотель для дальнобойщиков – там комната с черно-белым телевизором обходилась в десять долларов. Этот мотель был расположен на съезде бесплатной трассы, и его клиентами были дальнобойщики и проститутки. После ужина мы возвращались в мотель, запирали дверь и не выходили на улицу даже в хорошую погоду.

По выходным, если не было дождя, мы гуляли в парках и пользовались любыми возможностями бесплатных развлечений. Одним из наших любимых был парк Голден-гейт, в котором Кристофер играл в песочнице или карабкался по игровым комплексам, а я задумчиво раскачивался на качелях, пытаясь понять, как дожить до завтра. Однажды нам хватило денег лишь на то, чтобы доехать на общественном транспорте до мотеля дальнобойщиков и заплатить за номер.

– Кристофер, сегодня вечером есть и пить не будем, – объяснил я заплаканному сыну. – Пить и есть будем в другой раз.

Когда проблема выбора возникла передо мной в следующий раз, я сдался на просьбы голодного сына и купил ему еду. Ночь была теплой, поэтому можно попытаться заснуть прямо на лужайке в Юнион-сквер.

Мы спали в той части парка, которая прилегает к Hyatt Hotel. Так было немного приятнее и, казалось, безопаснее. Диагонально к парку располагался неблагополучный район Тендерлойн, в котором я жил, когда переселился в Сан-Франциско.

Сан-Франциско стал мне ближе. Я не просто знаю холмы этого города – мне известен их угол наклона. Даже подсчитал количество шагов, необходимых для того, чтобы закатить детскую коляску на вершину холма; знаю, сколько улиц надо пройти, чтобы обогнуть холм и на него не взбираться; и даже знаю, где именно растрескался асфальт. Это не симптом навязчивого состояния, это вопрос выживания: балансируя с кучей вещей в руках, я должен докатить коляску с ребенком из пункта А в пункт Б.

Зима 1982/83 года выдалась дождливой, поэтому ночевки в парках и прогулки по выходным были нечастыми. Раньше я избегал точек раздачи бесплатной еды, но в ту зиму у меня не было ни денег, ни выбора. Мы начали ходить в методистскую церковь Glide Memorial в районе Тендерлойн, в которой святой отец Сесил Уильямс и его помощники раздавали еду для бездомных и голодных в расположенной в подвале кухне. Там кормили три раза в день, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году.

Проще всего можно было попасть на кухню сразу после воскресной службы, если ты, конечно, на ней присутствовал. Для этого надо было, не выходя из здания, просто спуститься в подвал. В этом случае не приходилось стоять в длинной очереди, протянувшейся вокруг церкви. Но каким бы образом ты ни попал в кухню – из очереди на улице или из церкви после службы, – ты брал поднос и становился в ряд вместе с остальными. Я смотрел на окружавших меня людей. Среди них были только взрослые. По внешнему виду некоторых можно было сказать, что у них есть работа, а некоторые были, вне всякого сомнения, безработными.

В очереди за едой стояли женщины и мужчины, белые и черные, мексиканцы и китайцы. У многих из них имелись те или иные проблемы: наркотики, алкоголь, нищета, психические расстройства самых разных видов. Все они пришли сюда, чтобы поесть.

Никто не спрашивал тебя, почему ты здесь. Никто не просил предъявить документы. При этом не было ощущения благотворительности и богадельни. Здесь кормили так, как дома кормила мать. Порции здесь накладывали огромные, а еда была всегда по-домашнему вкусной.

Через несколько лет после этих событий я говорил прихожанам Glide Memorial о том, что на церковной еде дети могут вырасти великанами. Со временем рост Кристофера достиг двух метров трех сантиметров, а его вес дошел до ста сорока килограммов. Даже будучи малышом, Кристофер ел на церковной кухне за двоих. Ни разу, выходя из кухни, я не ощущал себя голодным. Мое настроение поднималось, и я чувствовал себя лучше, потому что в церкви Glide Memorial и на кухне люди всегда были желанными гостями.