И увидел, как Джей Ар стал бледнеть. Он был в шоке. Он рассказал мне столько шуток про ниггеров, а я, оказывается, сам ниггер. Казалось, его вот-вот хватит удар. Он невысокого роста, лицо гладко выбрито, на нем ковбойская шляпа, темные очки, джинсы, сапоги из кожи какого-нибудь уже не существующего или занесенного в Красную книгу животного и на ремне пряжка размером с мою голову. Ему уже за шестьдесят. Его дама уже давно не девочка, но моложе его и выше ростом. Она блондинка с огромной грудью. Вид у нее такой, что она не очень понимает происходящее, но тем не менее ей приятно, что он ее не в спальне прячет, а вывел в свет.
Мы пожали друг другу руки и начали просматривать финансовые документы. Он вложил через компанию Bear Stearns полмиллиона долларов, и я дал ему полный отчет о том, что он купил, когда и за сколько, а также за сколько продал, и показывал, как растут его вложения. Его капитал вырос на тридцать четыре – сорок пять процентов. Тут я решил взять быка за рога.
– Ты мне, Джей Ар, рассказывал, что у тебя есть брокерские счета в других компаниях, – сказал я, – но складывается впечатление, и цифры показывают это, что тебе выгоднее иметь дело с нашей компанией. Что скажешь?
Как оказалось, мой расчет оказался верным. Он быстро прозрел. Это еще раз доказывало, что черный или белый цвет не имеет значения – важен только зеленый цвет. Он закрыл свои брокерские счета в Goldman, Lehman и Morgan, стал инвестировать через Bear Stearns и покупать то, что я ему предлагал. Думаю, только на его брокерском счете я зарабатывал по двести тысяч долларов в год. И как можно было предположить, после нашей встречи он больше не рассказывал мне шуточек про черных. Он вообще больше не произносил слово «ниггер». Он продолжал рассказывать анекдоты про евреев и мексиканцев, но нашу черную братию оставил в покое.
Я занимался всеми его вложениями, и его счет был самым крупным среди моих клиентов, поэтому каждое утро начинал со звонка. В общем, я и ему помог заработать денег, и себя не обидел, компенсировав все выслушанные мной шутки про черных.
Каждое утро наши «сверки» начинались с того, что я сообщал ему о положении дел на рынке и давал рекомендации, как лучше поступить: торговать или выжидать. Я делал ему хорошие деньги, поэтому он неизменно отвечал:
– Делай, как считаешь нужным, Крис.
Все это продолжалось в течение двух лет, сначала в Сан-Франциско, а потом в Нью-Йорке, куда я переехал в центральный офис Bear Stearns, в город, где расположен Уолл-стрит.
Многие брокеры так и не добираются до Нью-Йорка и не зарабатывают таких денег, которые заработал я. Переехать в этот город – моя давняя мечта. Переезд в Нью-Йорк был для меня неизбежен, потому что успех был частью моей ДНК. Мне было суждено со временем купить свой Ferrari. Это произошло, когда я переехал в Чикаго в конце 1980-х годов и открыл свою компанию. Но мечты меняются «по ходу парохода». Если моя первая Ferrari была красной, то вторая, которую купил у Майкла Джордана[61]
, – черной. На ее номерном знаке было написано not mj[62]. Думаю, только мы с мамой могли до конца понять, что именно я хотел этим сказать.Когда мне было семнадцать, мать направила меня по тому пути, по которому я пошел. Она сказала мне, что я не обязан становиться баскетболистом ради того, чтобы заработать миллион долларов. Через семнадцать лет я доказал правоту ее слов, заработав за год миллион долларов. Начав работать брокером в Сан-Франциско, тихо мечтал о том, что когда-нибудь перееду в Нью-Йорк. Как пел Синатра, если ты пробился в этом городе, то пробьешься везде.
Очень многие коллеги в Сан-Франциско были недовольны моим решением. Когда мой приятель Дейв Крэнсон по прозвищу Носки услышал о том, что я уезжаю в Нью-Йорк, он стал меня отговаривать:
– Ты в своем уме? Разве не знаешь, что, чтобы жить, как последняя собака в Нью-Йорке, ты должен заработать гребаных триста тысяч долларов в первый же год жизни в этом городе?
– Ну да, я в курсе, – соврал я.
Я этого тогда, конечно, не знал, но Дейв оказался прав. Кроме всего прочего, он даже не знал, что мне придется содержать не только себя, но и двух своих детей.