В погоне за «старым соболем»

Он вспомнил, как проездом в Челябинск заехал в Магнитогорск к Николаю Куропятову. Тот ростом и статью — вылитый отец, такой же кряжистый и могучий. «Булат. Наш российский булат,— восторгался саблей профессор.— История отечественной металлургии. И, что удивительно, дядя Ваня, ведь мастер-оружейник, творец этой изумительной стали, понятия о химических процессах не имел. Может, даже и грамоте был не обучен. Скорей всего, что неграмотный. Но какой талант, природная наблюдательность, научная интуиция, если хотите. Посмотрите на рисунок булата, на закалку. Это же гимн уральским волшебникам стали. Разве этой сабле место на ковре в четырех стенах квартиры! Не обижайтесь, дядя Ваня, но я считаю, что сабля, сработанная нашим земляком, достойна украсить Оружейную палату».

Может, и прав Николай. А если так, пусть привезет саблю в Москву и отнесет в Оружейную палату. И Кирилл одобрит такое решение. «Слышишь, Кирилл»,— тихо позвал он брата и долго смотрел в тронутое морозом окно.

РЕНДИЧ

I

В приемнике барахлила настройка, и он, чертыхаясь, гонял по шкале из стороны в сторону светящуюся тоненькую стрелку. Лондон передавал вечерние сообщения. Голос диктора был несколько взволнованным. На волне Москвы звучала опера «Евгений Онегин». Ленского пел Козловский. И Рендич, блаженно зажмурясь, откинулся в кресле.

— Божественная музыка, над тобой не властно время,— прошептал он.— Пройдя через такую мясорубку, через кровь, грязь, стоит подставить всего себя под теплые, тугие струи музыки, забыться, тихо нежиться и медленно плыть куда-то в манящую неизвестность.

Он вспомнил, как слушал эту оперу еще до войны, до того страшного семнадцатого года. Кажется, в тринадцатом году. Он тогда учился на третьем курсе университета. Родной брат матери Густав Эмерих взял два билета в ложу, и они отправились в театр.

Сверкали хрустальные люстры, отливали мерцающим светом бриллианты на кутающихся в меха женщинах.

— Сказочно богатая страна,— шептал дядя Густав, разглядывая в бинокль партер и ложи-бенуар.— Какие дивные камни, а эти роскошные меха? Такое не увидишь в Берлине. Но, увы, эта страна без будущего.

— Почему, дядя Густав?

— Русские ленивы, добродушны, склонны к пьянству,— и, наклонившись к уху племянника, доверительно сообщил: — Царь Николай — запойный пьяница. Только при Екатерине II Россия могла достичь мирового величия. И то потому, что Екатерина была немкой и любила порядок. Будем надеяться, Виктор, что кайзер поможет навести порядок в этом большом и запущенном доме, в Российской империи. Нет, не зря мой отец, а твой дед, открыл магазин в Москве! У него была светлая голова.

— Дядя, не забывай, что в моих жилах течет славянская кровь и Россия — моя родина.

— Глупости, Виктор, ты Эмерих, ты рожден немецкой женщиной. Забудь фамилию Рендич. Тебя воспитала немецкая семья.

Это была правда. Отец Виктора умер от чахотки, когда мальчику шел четвертый год.

Подняли тяжелый, отливающий пурпуром бархатный занавес. Виктор отдался музыке, а дядя Густав еще долго водил биноклем по сторонам, любуясь золотыми и бриллиантовыми украшениями.

А потом, кажется, это было в Татьянин день, дядя Густав познакомил его с Вольфом Редингом, обаятельным, насмешливым, на редкость разносторонне образованным человеком. Вольф служил инженером на одном из русских военных заводов. И лишь спустя несколько месяцев Виктор узнал, что его новый друг кадровый военный разведчик. Виктор был завербован без всяких усилий. Вольф посоветовал ему оставить фамилию Рендич, именно Вольф открыл в нем задатки журналиста и посоветовал после окончания университета получить военное образование. И тот же Вольф окрестил его «Викингом», справедливо полагая, что эта шпионская кличка будет льстить самолюбию изнеженного, хрупкого юноши.

А мысли возвращались к тому дню, когда он буквально чудом спасся, избежав ареста. Нет, сомнений быть не может. Его преследовали чекисты. Почему же он попал на мушку к энкэвэдэшникам? Может, в группе оказался провокатор? Кто? Связник, который забирал из тайника донесения в Центр, знал в лицо только Рендича. Если чекисты взяли связника, что не исключено, то, значит, Митя и Чеплянский вне подозрения. Так как они не знали друг друга, Митя отпадает. Ему верить можно. В нем еще крепко сидит вколоченное в юнкерском училище понятие о чести. Возможно, взяли этого идиота Ронкса? Он на свой страх и риск собирался перейти границу и канул как в воду. Или наследил Чеплянский. Пока все это лишь предположения. Вернется из Ленинграда Ольга, многое станет известным. Только бы ее не засветили. А что если плюнуть на все и удрать отсюда куда-нибудь к морю, затеряться в маленьком южном городке, послать весточку в Центр, попросить разрешения вернуться в Германию. Нервы проклятые расшатались. Пусть чекисты ищут его в Ленинграде, он пока отсидится в Москве. Разведчик всегда должен иметь запасную нору. Об этой квартире ни Ронкс, ни Чеплянский, ни даже Митя ничего не знали. И Рендич похвалил себя за осторожность и предусмотрительность.