В погоне за утром (Преследуя восход)

– Что ж! Надеюсь, он получает от этого удовольствие, маленький мерзавец! Я бы сказала, что это как раз соответствует его представлениям о том, как следует развлекаться, а вы? – Рот Клэр сурово сжался, когда она созерцала извивающуюся фигуру. – Ох, не смотрите так возмущенно! Когда они приковали меня в этой его темнице, с клеткой, костями и всем прочим, они смеялись, эти Волки. А потом они унесли лампу. Так что у меня было несколько часов, чтобы поразмышлять о том, какого рода забавы он любит.

– Держу пари, что так оно и было, – сочувственно произнес Джип. – Но с этим покончено. И, судя по его виду, с ним тоже.

И однако он снова ошибся. Сотрясаясь в последних судорогах горячки. Дон Педро пронзительно вскрикнул и сел, хватаясь за рану на голове, его пальцы скребли в агонии, разрывая, как когти, саму плоть. Пока неожиданно она не лопнула, потом соскользнула и опала, бледное лицо обвисло, как мятая тряпка…

Крови не было. Под плотью не обнажилась белая кость. Черепа тоже не было. И вообще не было ничего, кроме силуэта, формы, оболочки той самой твердой черноты, что лежала за его глазами, и эта чернота сияла в свете костра, как самый черный из опалов.

Несколько Волков, караибов и других почитателей культа, кто еще не был повержен и не убежал с поля, бросили на нее единственный взгляд. А потом, издав хором страшный воющий крик, повернулись и бросились бежать, спотыкаясь о камни, налетая на деревья, топча друг друга в последнем паническом бегстве, когда рука, державшая их, опустилась и они увидели тайный источник ее силы. Я увидел единственного аколита, оставшегося из десятков, бывших там – высокого мулата, который пятился, вцепившись пальцами в свое засыпанное золой одеяние. А потом он прижал руки к глазам и с криком бросился во все еще пылавший костер. Плоть полностью соскользнула с фигуры, которая, шатаясь, выпрямилась передо мной, сбрасывая лохмотья, а потом упала вместе с остатками платья.

Но там, где она только что была, встало нечто. Странная штука – скелетообразный сияющий силуэт, черный на фоне прыгающего огня – глянцевитый хитиновый щиток жука, трясущаяся, с тонкими, как у насекомого, конечностями, пародия на человека. Она стояла, слегка покачиваясь, – на голову выше меня, гораздо выше Дона Педро. Она действительно вытягивала и распрямляла свои искривленные паукообразные конечности, словно они слишком долго находились в согнутом положении, словно ей надо было накачать в них кровь после того, как прорвалась оболочка куколки в новом рождении. И как новорожденный, фигура качала из стороны в сторону ониксовым черепом, заменявшим ей голову, и издавала неуверенные чирикающие звуки, как будто робко и тревожно оглядывала то, что могло оказаться враждебным миром.

Фигура выглядела гротескной, ужасной, противной, однако ни в коем случае не угрожающей. Вид у нее был почти жалобный, когда я стал кружить вокруг нее с мечом наготове, схватив с алтаря горящую головню. Я приблизился, и она, защищаясь, согнула руки, запищала, заверещала и попятилась широкими неуверенными шагами. Оно выглядело таким несчастным, это страшилище, лишенное всех своих атрибутов, что мне стало почти весело. Я не смог удержаться. Я расхохотался громким, сочным смехом, от всей души, смехом, который прозвучал в воздухе, как гром над головой. Рядом я услышал, как расхохоталась Молл, так же, как смеялась тогда в замке. Ее высокий чистый смех смешался с моим, и вдвоем мы потрясли небеса, словно с покрытого тучами Олимпа раздался смех богов.

Джип смеялся; я видел это, хотя и не слышал его. Клэр, пошатываясь, подошла к нам, осторожно выбирая дорогу по каменистой земле, и беспомощно повисла на наших плечах, согнувшись пополам от смеха. Пирс бросил окровавленный топор и гоготал до тех пор, пока его физиономия не побагровела, а с ним и все оставшиеся в живых члены команды – они насмешничали, показывали пальцами, гримасничали и делали грубые жесты в сторону дрожащей фигуры, прыгавшей перед нами то на одной ноге, то на другой. Хэндз-оружейник хихикал, показывал пальцем и плевался, и даже Ле Стриж, стоявший сложив руки на своем грязном пальто, улыбнулся ледяной улыбкой и фыркнул. Наконец, не ради того, чтобы напасть, а просто чтобы прогнать страшилище, я поднял головню и бросил в него. Она отскочила от черного черепа, издав всего лишь музыкальный звон, не причинив никакого вреда; но темная фигура в панике пронзительно заверещала и, развернувшись, помчалась прочь в темноту огромными прыжками длинных ног; она тут же совершенно растворилась в ночи, в моросящем дожде.