Но она самозабвенно убила в себе малодушные попытки раскрыть крылья. Красота и сила не родятся без боли. Сирокко безмолвно следила за далеким безмятежным небом, равнодушным ко всему. Сколько чужих трагедий оно видело?
Жесткое приземление выбило воздух из груди Сирокко. Боль, жгучая, очищающая, пронизала её насквозь. «Я не разобьюсь, — сквозь завесу лихорадочного отчаяния подумала она. — Как бы высоко я не летала, я никогда не разобьюсь». Может быть, где-то в глубине души она этого хотела. Может быть, этого хотят все живые — но всепоглощающий страх Вечности заставляет их раз за разом в панике бежать от смерти.
Воздух вновь вернулся в смятые легкие. Сирокко вдыхала его мелкими глотками, медленно прогоняя из тела боль. Теперь та была похожа не на обычную боль от ран и переломов — словом, ничего опасного. Но ни тех, ни других на теле Сирокко не было: её кожа осталась нежной и гладкой, с легким медовым оттенком.
Вновь поднимаясь на дрожащие ноги, Сирокко сделала шаг. Она с трудом сохранила равновесие и распрямила спину. Ещё шаг. Это легко. Просто сосредоточиться на своём пути. Ни о чем не думать. Ни о чем не жалеть.
Образ Дейтерия был похож на смутный туманный силуэт — чем больше она пыталась его вспомнить, тем сильнее забывала. Какого цвета его глаза? Она не помнит…
Шаг. Шаг. Шаг. И вот перед Сирокко уже возвышался вытесанный из горы фасад храма. Его купол равнялся высотой с остальными горными вершинами и имел форму заострённой кверху полусферы. Монументальные колонны с вырезанными на них рисунками и символами, расположенные по две с каждой стороны от входа, едва смогли бы обхватить три человека.
Храм был настолько древним, что Сирокко не решилась размышлять о времени его постройки. Он был возведён в честь Многоликого — бога, покровителя освобождения. Об этом свидетельствовало обилие масок всех форм и размеров, изображённых на колоннах. Вероятно, с его рождением и началась история храма: около двадцати пяти миллионов лет назад.
Сирокко бесстрашно шагнула в тень каменного сооружения, которая с каждым шагом все больше сгущалась. Несколько минут она шла в полной темноте, но вскоре впереди замаячило размытое пятно света. Сделав ещё несколько шагов, Сирокко вынырнула в огромное полутемное пространство храма.
Его своды возвышались на добрые восемьдесят метров. Несмотря на отсутствие окон, храм как будто светился изнутри, в нем не было ни одного темного уголка. На относительно небольшом расстоянии от стен расположились ряды колонн, полностью покрытых чёрными символами, которое, в отличие от уличных, были написаны краской. Сирокко с интересом рассматривала их, склонив голову к плечу. Её взгляд соскользнул дальше, за колонны — покрытые рельефными изображениями стены рассказывали древние легенды о великих героях, ужасных чудовищах и чудесах, происходящих с ними. Рисунки переходили на потолок, сходились в центре.
Взгляд сам собою переместился на пол, представленный, как и все вокруг, серым камнем. Дальше, к концу храма, он приподнимался на несколько ступенек, образуя алтарь.
Сирокко медленно прошла в центр зала, оглядываясь по сторонам. Тишина не давила, но настораживала; казалось, что в ней прячется нечто потустороннее.
Колыхание воздуха заставило Сирокко резко обернуться, но было слишком поздно.
— Ка-ак давно в моё прис-ста-а-нище никто не загля-ядывал, — позади Сирокко раздалось размеренное шипение.
Глава 46
Казалось, что голос раздавался со всех сторон одновременно. Сирокко бросила быстрый взгляд на Многоликого, представшего перед ней, сложила руки в молящем жесте и низко поклонилась.
Божество было ростом с высокого мужчину, но худощавого телосложения. Оно имело шесть рук, каждая из которых сжимала источающую равномерный свет белую маску. Ещё одна была надета на его лицо и выражала равнодушие — имела лишь темные провалы глаз, но ни носа, ни рта на неё нанесено не было.
Тело Многоликого сверкало, словно начищенная сталь, под светом его масок; на поясе была закреплена сшитая из длинных полос чёрной ткани юбка, которая, словно тень, лежала у ног хозяина.
— Де-евочка, — задумчиво протянуло божество. — Какой неожиданный визит. Разбита и пода-авлена… чего же ты хо-о-очешь?
— Приветствую, Многоликий, — сказала Сирокко и честно призналась: — Я не знаю, зачем я сюда пришла.