В поисках белой ведьмы (1978)

Даже шестеро жрецов, которые вышли из Ворот Лисы за час до полуденного колокола и выглядели как занозы в гуще солдат, не вызвали особых пересудов, их встретили только легкие ухмылки или торжественные маски на лицах часовых.

Эти шесть священников принадлежали к ордену Поедающих Огонь странной секте, у которой был храм или два в Бар-Айбитни. Ответвление от главной религии — поклонения Масримасу, — они заявили, что получают откровение от бога, глотая пламя.

Основная часть поклоняющихся огню правоверных масрийцев считала их ритуалы богохульством и, как правило, держалась подальше от оранжевых одеяний членов ордена.

Жрецы ехали на мулах и, как многие люди их знания, были весьма медлительны. Не спеша двигались они по широким улицам Пальмового квартала сквозь Ворота Крылатой лошади по Янтарной дороге, и не привлекали ничьего внимания, но в торговой части города нет-нет да и раздавалось проклятие или ругательство в их адрес, а маленькая девочка, продававшая фиги на Вселенском Базаре, неслышно подошла к ним и вежливо предложила свой товар как дар. Один из жрецов поблагодарив, отказался и зажал в ее кулачке медную монетку. Девочка, проявившая масрийское благочестие, была наполовину из хессеков. В Цитадели слуги были только масрийцами, и это радовало меня, но так как я сейчас искал хессеков, такое положение я не мог одобрить. Меня преследовал один и тот же образ — не Лели и не демон с головой кошки, даже не человек-тигр, которого я принес в жертву, — нет, это был ребенок, который вонзил в меня зубы, когда я хотел его вылечить, и пил мою кровь. Он стал для меня символом этого кладбища.

Запах Рыбного базара напомнил мне о том дне, когда я прибыл в Бар-Айбитни, о моих тогдашних простых планах, четких решениях, чувстве одиночества, собственной божественности и непобедимости. Все те же две рыбки блестели на столбах на фоне неба цвета ляпис-лазури, как и в то утро. Никаких видимых перемен, и повсюду — незаметные перемены.

«Вайн-Ярд» тихо качался у причала. Его паруса сняли, а попорченные погодой золотые и синие краски обновили еще по приказу Кочеса, который очень заботился о внешней красоте. Наемная охрана разбежалась и не потрудилась вернуться, когда я стал мишенью Баснурмона, а палуба кишела грязными детьми в лохмотьях, которые, как черные мартышки, дрались друг с другом и раскачивались на канатах. Побывали здесь и другие визитеры, так как я с первого взгляда заметил, что многих вещей недостает. Даже эмалевые крылья бога на форштевне исчезли, а румпель выдернули и утащили.

Лицо Бэйлгара под капюшоном перекосилось от отвращения.

— Тебе, пожалуй, надо воспользоваться магией, Вазкор, — грубовато-добродушно сказал он, — чтобы вырвать свою собственность из лап воров. Это бы их позабавило.

Я ничего ему не ответил: он не хотел меня обидеть, а велел двоим из своих людей найти коменданта порта и сказать ему, чтобы он возобновил охрану корабля чудотворца.

— Если он будет возражать, — добавил Бэйлгар, — скажи, что в этом заинтересован принц Баснурмон и ему не понравится, если что-нибудь будет испорчено. Это быстро приведет негодяя в чувство.

Два солдата, Бэйлгар и я взошли по трапу, оставленному каким-то безумцем, на палубу. Портовые дети-полукровки улепетывали во всех направлениях, некоторые даже прыгали в воду и плыли к причалам подальше от нас. Секунд за десять палуба очистилась.

— Дефицит хессеков, — сказал я Бэйлгару. — Мне теперь придется обшарить весь порт.

Мы заглянули всюду, даже в помещение для гребцов, теперь опустевшее. Рабы-гребцы воспользовались случаем и сбежали, но меня это не разозлило. Из каюты Чарпона унесли подушки, шелка, меха и даже позолоченную бронзовую статуэтку Масримаса.

Любовники-мужчины пользовались ложем и оставили следы своего пребывания, а гниющие фрукты приманили крыс, тараканов и других таких же гостей. Это было сделано всего лишь за одну или две ночи. Грустное зрелище.

С палубы меня позвал один из солдат. Я вышел и обнаружил еще одно грустное зрелище — фигуру, распластавшуюся на палубе и пытавшуюся спрятать голову под обшивку палубы, когда я подошел поближе. Это был не кто иной, как мой верный и преданный Лайо.

— Я нашел его в кладовке, господин, — сказал мне солдат. — Он подумал, что я подонок Баснурмона, и поднял шум. Напуган темнотой, хотя сидел там все это время, и до смерти боится вас.

Я велел Лайо подняться, что он в конце концов и сделал. Задыхаясь, он рассказал, как спасся бегством из моего дома, когда туда вломились стражники-осы, как искал укрытия на «Вайн-Ярде», ибо никакого другого места в городе он не знал. Он был слегка не в своем уме, боясь всего на свете, а главное — меня, вспоминая, как он дважды убегал в ту ночь, когда я отправился в Бит-Хесси.

Я смотрел на него без всякой жалости и видел только то, чем я мог воспользоваться, если только он перестанет всхлипывать. Его жизнь в моих руках, не так ли? Так пусть он ее заработает.