Я предложил жрецам свои услуги. Они явно сочли меня сумасшедшим, но тем не менее были рады, что хоть один безумец готов был им помочь. Они с любопытством оглядели мои запачканные и изодранные дорогие одежды, но спрашивать им было недосуг. Мы приступили к делу. Работы хватало на всех. Я решил, что цель моей работы — искупление, а может быть, она была гораздо скромнее, словно, лицом к лицу сталкиваясь с несчастьем, я мог подготовить себя к тому, что меня ожидает. По правде говоря, из этого ничего не вышло. Мое оцепенение понемногу сменилось ужасом и состраданием. То, что я созерцал, шло вразрез с тем, что я делал, мой дух боролся с человеческими чувствами. Один раз меня вырвало, и я решил, что тоже болен чумой, и с живостью представил, что мне предстоят те же страдания, которые я сотни раз видел у других. Но тогда чума меня миновала. Тогда исчезла моя брезгливость, исчезли даже мои мрачные предчувствия, и я снова, как в самом начале, впал в оцепенение.
День плавно перешел в ночь, а ночь — в день. Я немного поспал, хлебнул воды, отказался от блюда с едой, предложенного мне жрецом. Это были небольшие паузы. Все остальное время заполнила смерть, многоликая смерть. Вот умер ребенок, сразу за ним — женщина. Прямо с улицы принесли богатого ювелира, владельца прекрасного дома с множеством слуг в верхнем торговом районе; ему понадобилось почти два дня, чтобы умереть. В разгаре схваток он узнал, кто я или кем я был раньше, и, вцепившись мне в плечи, стал умолять меня спасти его. Его крики вынудили меня возложить на него руки, хотя я и знал, что это бесполезно. Когда он тоже это понял, в глазах его сверкнула ненависть, и он плюнул мне в лицо.
— Чтобы тебя, шакала, завтра постигли такие же страдания! Чтобы ты валялся здесь в собственной грязи и крови с такой же болью внутри!
Я сказал ему, что именно этого я и ожидаю, но, не обращая внимания на мои слова, он продолжал изрыгать проклятия.
В городе, как в огромной духовке, под раскаленной крышкой неба пеклась болезнь. Тут и там поднимался вверх дым благовоний, их запах доносился до меня во сне сквозь зловоние чумы. Уже заболели почти все жрецы Храма воды. Трое из них умерли у чудодейственного колодца, ища спасения в его воде, которая их не излечила. В конце концов остались только я и еще один жрец. Отведя меня в сторону, он приказал мне покинуть город и искать убежища в горах. Многие уже так и сделали, однако, как выяснилось позже, это им мало помогло.
Я сказал, что не пойду. Жрец настаивал; до сих пор болезнь меня не коснулась, и, возможно, я мог бы спастись, если бы прислушался к голосу разума. Я сказал, что мне когда то предсказали смерть от чумы; тогда он оставил меня в покое. Если, конечно, это можно было назвать покоем.
К исходу второго дня на юге и востоке мы усидели красное зарево костров, на которых сжигали мертвых. К тому времени я совершенно обессилел и сам стал похож на полувоскресший труп. Погребальные костры пробудили во мне воспоминание о каком-то давнем пожаре; это был не пожар в Бар-Айбитни и вообще не из моего прошлого, а что-то другого. Прислонившись к одной из колонн, я закрыл глаза, и мне представилась гора, изрыгающая в черное небо огненно-красные языки пламени, и белая фигура, бегущая вниз по склону горы, вслед за которой, извиваясь, как змея, ползет струя раскаленной лавы.
Я очнулся от этого видения, услышав яростный стук в ворота. Я пришел в себя и пошел открывать, с трудом пробираясь между больными и мертвыми. Передо мной предстали три воина верхом на белых мулах, как деревья, возвышавшиеся над морем лежащих на мостовой людей.
— По приказу императорского советника, — произнес их капитан, — все мертвые должны быть сожжены! — Должно быть этот приказ набожные люди встречали с возмущением, поэтому он добавил:
— Огонь Масримаса очищает от заразы, поскольку Желтое покрывало пришло из развалин Бит-Хесси. — Тут он опустил глаза и увидел меня. Это был один из офицеров Бэйлгара. — Клянусь Масримасом, это же Вазкор! Что вы здесь делаете, господин?
Смешно было бы притворяться, что я его не узнал, поскольку мы раньше с ним разговаривали.
— Стараюсь быть хоть чем-то полезным.
— Но разве вы не слышали новости? — спросил он.
— Какие новости? Единственная новость — это чума.
— Вас ищут с самого утра. — Он сделал мне знак рукой. — Подойдите поближе. Мне не хотелось бы кричать.
— Я, возможно, заразен, — ответил я.
— Как, может быть, и все мы, — он соскочил с седла и подошел к воротам. — Сорем умирает.
Я был поражен. Увидеть смерть в зеркале. Вот от чего я убежал. Как глупец, я спросил, от чумы ли он умирает.
— Да, от чумы. Что еще?
— Когда он заболел?
— На рассвете. Он хочет вас видеть.
— Я не смогу его исцелить.
— Речь идет не об исцелении. — Лицо его окаменело. Он отвел глаза в сторону и сказал:
— Совсем о другом. Он умирает мучительной смертью: самым сильным труднее всего, у них это продолжается дольше. Но все равно. Вам лучше поспешить, если вы хотите застать его в живых. Жрецы уже прочли ему последнюю молитву.