В поисках Беловодья(Приключенческий роман, повесть и рассказы)

Вслед за ними — и это они могли видеть, оглядываясь назад — погрузившись на арбы, телеги, коней и верблюдов, звеня и скрипя, тронулся аул в свой путь.

Как легкий туман, столь непривычный в сухих степях, стояла в воздухе в то утро непонятная и загадочная степная мгла. Солнце всходило в багровом сиянии, и тусклый день, отравленный едкой пылью, ложился гибельным призраком на пастбища и поля.

Глава третья ВСТРЕЧА

…И мигом обернулся
И задрожал: „Ты вновь передо мной!
Свидетель — бог: не я тому виной!" —
Воскликнул он, и шашка зазвенела!

Лермонтов

Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется.

Пословица

Дорога лежала, насколько мог видеть зоркий глаз Уйбы, среди опустошенных пастбищ.

Продвигаясь на север в поисках свежих полей, кочевники сзади себя оставляли полую степь. Дожигаемая солнцем и зноем, она превращалась в бесплодную пустыню. Степные озера блистали уже не прохладными водами, а белыми доньями, вытапливавшими из себя горькую соль. Речки пересыхали. Колодцы и родники поили путников теплой испорченной водою. Ветер вздымай над пустынею вихри песку и пыли и подолгу кружил над землею сухие листья чухыра.

С каждым шагом вперед дичала и безлюдела степь. Молчаливые суслики, как безмолвные часовые, озирали ее. Они спокойно разглядывали редких гостей. Люди их пугали меньше, чем тени парящих в вышине хищников. Только свист крыльев падающего камнем беркута заставлял их исчезать под землей.

К полудню степь Вдруг изменила свой вид. Необозримые ковры полыни покрыли ее. Кое-где по серым равнинам были затканы узоры низкорослых кустиков кара-джузгуна. Их обрамлял то шалфей, то вьюнок, то гребенщик. Но все это нисколько не меняло безрадостного однообразия пустыни. Лишь изредка густые заросли шиповника, таволги и тала где-нибудь в низине степной речки показывались на горизонте. Густая и яркая, багровая от зноя кайма их рассекала на части серые ковры.

Полуденный отдых был назначен Уйбою у первого пресноводного ручья. Поднимаясь с привала, чтобы по вечерней свежести продолжать путь до глубокой ночи, предусмотрительный киргиз наполнил водою все турсуки[16]. Подвязывая их в торока[17], он предупредил своих спутников о необходимости беречь воду.

— Может быть, на день и два мы останемся без воды, — сказал он. — Теперь нельзя рассчитывать ни на колодцы, ни на родники. Турсуки выручат из беды и нас и лошадей…

— Не турсуки, а господь вызволяет из беды уповающего на него! — прошептал Тит, точно извиняясь перед господом за оскорбительное для всемогущего замечание Уйбы.

Шёпот этот встревожил Таню.

— Разве так страшно, милый? — тихонько спросила она.

— С господом ничего не страшно, — спокойно ответил он, — помолись!

Таня, крестясь, взгромоздилась на свою арбу, но всю дорогу не сводила глаз с турсуков. В ней сказывался трезвый перекупщиков нрав. Прикрываясь крестами, отец ее чаще смотрел на землю, чем в небеса, и наблюдательная девочка давно уже замечала, что земля приносила семье их значите больше благ, чем небо с его грозным обитателями.

Таинственная мгла продолжала стоять над степями. Солнце падало как бы за тусклым стеклом. Багровый диск его был мрачен.

Остывающая равнина веяла горьким запахом полыни. Он нес с собою томительную грусть, вечные воспоминания о детстве и милых сердцу вещах.

Таня требовала от Уйбы, чтобы он двигался быстрее. Но бег коней только поднимал с земли новую силу полынной горечи. Травы бились в ногах лошадей, в колесах арбы, осыпали созревшие семена, сея в воздух полынную пыль и горький аромат.

Вдруг Уйба остановил караван. Зоркому глазу его почудились тени людей впереди. В мертвой пустыне человек был неожиданнее зверя и страшнее его. Уйба с тревогой подозвал хозяина.

— Гляди, — сказал он, — что это такое?

Тит подскакал к киргизу, но не мог ничего рассмотреть в сумеречной дали, прикрытой мглой.

Уйба настаивал на своем.

— Они идут пешком, — вдруг поддержала его Таня, — это люди.

Пешие люди в степи! Это было непонятное и странное явление. Уйбе вспомнились оборотни, посетившие табуны Абулхаира. Он обернулся к хозяину с необычайной живостью.

— Перекрести их, — предложил он, — перекрести, прошу тебя!

Когда-то, перед тем как принять православие Уйба слушал проповеди миссионера и понимал толк в обращении с нечистою силою. Но как и все киргизы, не поправив своих дел с помощью русского бога и выдававшейся новообращенным денежной субсидии, Уйба вновь обратился к исламу. Теперь он должен был просить хозяина о спасительном жесте.

Тит охотно исполнил желание проводника. Сам он не предполагал участия нечистой силы в появлении загадочных пешеходов, но, разумеется, воспользовался, случаем показать киргизу силу своего бога. Маленькая хитрость в таком святом деле совсем не казалась излишней религиозному староверу.