В поисках Беловодья

«Велика мать земля, — снова полился мед Старцевой речи, — велика земля и неузнаны пути Господни. Не древние ли пророци и угодники святые предсказали нам, что по злобе первенец сатанин в мир приидет, и те, кои примут его суть, его верноподданные. Они поклялись ему, яко помазаннику, а он помазанник Сатаны; мы же не кланяемся ему, не приносим чести и покорения с Петра-немчинина всем государям и царицам и не хочем писаться в книги антихристовы и платить дани орлу двухголовому и души своей никонианской ереси в плен не даем имати. А за это за все муки тяжкие имеем и гонимы, как звери, на земле живем, в лесах скрываясь.

Но уходим мы из миру, а Антихрист по нашим следам идет, и вечно. И вечно, и всегда будет так, пока землю древнего благочестия не обрящем мы.

Смутные вести ходили о дальней святой земле, и многие усумнились.

И я, грешник, по слабости души моей, как Фома неверный, тако ж думал. Но сподобил меня, раба немощного, маломощного, Господь своими очами узреть ту землю.

Странник я по гроб своей жизни, бегун по духу моему. И был я во граде воеводском Тобольском, маломощна вера там, и был я во граде Тюменьском, а из града Тюмени в дальне-сибирские страны ходил. Был я у Ямышева озера в степи Джунгарской, где люди сибирские с азиатцами торг ведут.

Ходил в крепости недавние, Омскую, Семипалатинскую, да на устье реки Ульбы, где острожец Усть-Каменгорный стоит.

И встретил я старца веры твердой и великой, и тот старец сказал мне: “Решилась ныне истина, Антихрист угнездился на царском престоле и нет истинного священства на Руси”.

А потом тот старец сказывал мне о земле Беловодской, путь ему ведом был туда от одного человека.

И пошли мы туда.

И далек тот путь и проход туда весьма труден. И там нужно идти неверными.

Двенадцать суток ходу морем и три дня голодной степью. И дойдешь до высокой каменной горы и через нее проход труден и отсюда еще дивно ходу. Всего три месяца с половиной надо идти. И вот пошли мы от той реки Ульбы в землю Беловодскую со старцем и сподобил нас Господь увидеть ее.

Дивно, за горами великими, за лесами дремучими, где белые воды текут, есть страна Божия. Сто сорок церквей там и при них много епископов, которые по святости своей в мороз босиком ходят. Жизнь там беспечальная. Нет в той стране окладов двойных, царских податей и повинностей.

Земли там хорошие, хлебопашественные, народ не мног и духом крепок, в реках быстрых, с гор великих исходящих, рыбы множество, а в лесах темных зверь черный и красный в изобилии плодится.

А самое главное и первое — в Беловодье сохранилась вера старая, непомраченная, со всеми благодатными путями спасения. Занесли туда сокровище веры люди русские, от гонений еретика Никона бежавшие.

И совет держал я с тремя старцами схимниками, в пещере живущими.

И сказал мне первый старец, имя моего не спрашивая: «Раб Божий, Кирилл, вижу духом тебя и говорю тебе: “Никто не уйдет от Антихристовой печати, если на землю Беловодскую не ступит”».

Изрек второй старец мне: “Радостно сердцу моему; не умерла праведная вера Христова на Руси, иди в мир, Кирилла, а ты, Хрисанф (так старца спутника моего звали), оставайся здесь и молись за странников, с Руси идущих в землю Беловодскую”.

Тут сказал мне старец ветхий, двадцать лет молчавший: “Мир — блудница есть. В мире неудобь, можно сохранити добродетель и начали бегали мира и жить в пустынях. Но маломощному не под силу тот искус. Антихрист силен и долго его царство продолжится. Кто хочет праведной смерти и ограды против козней его, да не устрашится путей трудных и дальних в землю Беловодскую. Иди в мир и скажи так. Больше ничего не говори”.

Старец замолчал и вздохнул в белую бороду. За ним тихо вздохнули все и в моленной наступила тишина.

— Чего ты нам присоветуешь? — спросил голос.

«Ничего, — ответил старец, — ничего, родимый, я только труба недостойная».

И трепетно звеня и срываясь, заговорил Иосаф: «Это перст Божий, то перст духа. Разве не в аду мы живем? Ныне среди людей не осталось ни Бога, ни православия, ни веры. Разве не в аду мы живем, разве не ждет нас ад? Разве мы соблюдаем чистоту, живучи в мире? Разве не кругом нас табачники и бритоусцы? День страшного суда близок, не спасут нас белые одежды и гробы холодные. Не спасет нас огонь чистительный. Через сожжение тело сжигается. Может ли огонь душу спалить? Разве не идет смятение в наших сердцах, разве не отстали слабые от веры праведной из-за пыток мучительных? И дети наши: “корень горести выспрь прозябаяй”[1]. Мое слово, может, и не по чину сорвавшееся, — наперед старших, но я готов принять мучения великие и смерть, но пойти в страну Беловодскую».

Как лопнувшая струна, оборвался голос, и снова родилась тишина в моленной.

И слышал старец, что духом многие в страну Беловодскую ушли и новый мед розлил он — сладкий и пахучий по дрогнувшим сердцам.

«Я пришел по указу святителя, я никого не зову с собой. После благолепия Беловодского тяжко мне здесь, как в темной яме острога за стражей великой, в железах.