В поисках Черного Камня

Панда гостил у аскета целую неделю, ни разу не заговорив о Чинтамани и не вспоминая о моих прошлых прегрешениях. Он рассказывал последние легенды и предания, которые собрал в своем путешествии по Непалу, и даже изображал циркового медведя, танцуя вальс и ударяя в воображаемый бубен.

Оказалось, что неподалеку от знаменитого курорта Шимла спящего Юнь Чжоу схватили цыгане и отвели в табор. Панде впервые представилась возможность познакомиться с фольклором и бытом цыган, и Юнь Чжоу с удовольствием согласился поработать у них цирковым медведем.

Цыгане научили Юнь Чжоу множеству трюков, а один цыган, пришедший в Индию из России, даже показал ему, как плясать вприсядку. Вскоре на улицах Шимлы удивленная публика могла лицезреть китайского бамбукового медведя, азартно вскидывающего задние лапы и хлопающего себя по коленкам. На чистом русском языке медведь вдохновенно, со взвизгами, выводил:

Эх, яблочко,
Куда ж ты катишься,
В ГубЧК попадешь —
Не воротишься!

Естественно, что в Шимле никто не знал русского языка, но зрители единодушно сходились на том, что у панды великолепное чувство ритма и превосходная дикция. Монеты дождем сыпались в шляпу, с которой цыган обходил публику.

Несмотря на головокружительный успех, Юнь Чжоу довольно быстро охладел к артистической карьере. Однажды ночью, освободившись от ошейника, он снова ушел в Гималаи собирать древние легенды и предания.

Юнь Чжоу научил аскета и меня танцевать гопак, и впервые за миллионы лет многое повидавшие на своем веку суровые вершины Гималаев стали свидетелями того, как йог, бамбуковый медведь и бенгальская крыса лихо отплясывают национальный украинский танец перед покачивающейся и отбивающей хвостом такт коброй.

– «Эх, яблочко», – разносились по округе удалые слова песни, многократно отражаясь эхом от мрачных утесов и неприступных скал.

Никогда в жизни я не был так счастлив. Я мечтал остаться в горах навсегда, но однажды Юнь Чжоу сказал, что нам пора отправляться в путь, что Обретший Мудрость ждет меня в Долине Бессмертных и хочет поговорить со мной о черном камне.

Путь в Долину Бессмертных проходил через Звериный Рай. Таких изумительных мест мне еще видеть не приходилось. Даже красота Гималаев померкла рядом с ними, как бледная копия перед картиной великого мастера. Но еще удивительней оказались обитатели Звериного Рая. Впрочем, вы сами все это увидите, если сможете вернуть Чинтамани Обретшему Мудрость.

Несколько дней мы с Юнь Чжоу путешествовали по Звериному Раю и, наконец, добрались до долины Бессмертных.

– Взгляни на вершину этого холма, – сказал Юнь Чжоу, указывая лапой направление. – Там находится дом Обретшего Мудрость.

Повернувшись, я увидел окруженную кипарисами высокую китайскую пагоду с расположенными одна над другой семью покатыми изогнутыми крышами.

«Как красиво», – хотел сказать я, но не успел.

Жуткий душераздирающий крик ударил по моим барабанным перепонкам. Я зажал лапами уши, но звук прорвался сквозь них, как лезвие меча сквозь бумажную японскую ширму. Тональность звука стремительно повышалась. Теперь это был свист на предельно высоких частотах.

– Ложись! – отчаянно завопил Юнь Чжоу.

Плюхнувшись на траву, бамбуковый медведь попытался засунуть голову в норку сурка, но нора была слишком узкой, и голова на полдороге застряла.

Я упал на землю рядом с ним. Вырвав два пучка травы, я засунул их в уши, но и это не помогло.

Казалось, что крик никогда не прекратится. Он разрывал барабанные перепонки, проникал в глубину моего тела, заставляя вибрировать каждую его клеточку. Казалось, еще мгновение, и звук разорвет меня на кусочки. Мысленно я уже прощался с жизнью, когда крик неожиданно прекратился. Я был настолько измучен, что остался лежать, бессильно распластавшись по земле, не в силах пошевелить не то, что лапой, а даже кончиком хвоста.

Юнь Чжоу с трудом высвободил голову из норы, в которой нервно пищал испуганный сурок, поднялся и в бешенстве огляделся по сторонам. Обычно спокойного бамбукового медведя было просто не узнать. Его глаза метали молнии, пушистая черно—белая шерсть встала дыбом. Воздев передние лапы к небу, панда угрожающе потряс ими в воздухе.

– Значит, ты так встречаешь гостей! – завопил он, адресуясь к пагоде. – Я не прощу тебе этого, проклятый китаец. Или это грязная месть за твои последние проигрыши в го? Больше я не намерен терпеть твои издевательства. Я отомщу тебе, и месть моя будет ужасна!

Неожиданно в лапе панды блеснула сталь. Это был короткий изогнутый нож, напоминающий уменьшенную копию японского меча. Откуда он взялся, я так и не понял.

«Фокус, наверное», – подумал я, и собрался было спросить, что привело панду в такую ярость, но Юнь Чжоу не предоставил мне этой возможности.