В поисках Черного Камня

Глаза американца загорелись охотничьим азартом. Не слушая никаких возражений, он запихнул меня в роскошный серебристый «мерседес» и куда-то повез.

Полчаса спустя мы уже сидели в дорогом ресторане. Ослепительно улыбаясь, Джошуа сказал, что я могу заказывать себе все, что захочу. Впервые в жизни я оказался в подобном месте. Я даже не подозревал, что на свете существует такая вкусная еда.

Я предупредил Стюарта, что Учитель, скорее всего, не согласится продать ему пластинку Чинтамани, и американец, подливая мне в бокал искрящееся вино, намекнул, что камень может случайно и потеряться. Искушение было сильным, но я слишком боялся Нарандапунанду, чтобы решиться его ограбить.

Наконец, после третьей бутылки Шато-Лафита мы пришли к соглашению. За сто долларов я обещал показать Стюарту черный камень и разрешить ему его сфотографировать. В залог моего возвращения Стюарт оставил у себя чашку для подаяния.

Похитить Чинтамани у Нарандапунанды оказалось совсем нетрудно. Во весь голос распевая мантры, он даже не заметил, как я, развязав узел на его набедренной повязке, вытащил камень. Я был абсолютно уверен, что скоро так же незаметно положу камень обратно.

Американец ожидал меня в номере гостиницы. Безропотно расставшись со стодолларовой купюрой, он с жадностью схватил Чинтамани и стал разглядывать через увеличительное стекло начертанные на нем письмена. Время от времени он восхищенно цокал языком и качал головой, бормоча о том, как утрет нос профессору Риордаччи.

— Сейчас я сфотографирую пластинку и верну ее тебе. — сказал мне Джошуа. — Кстати, у меня есть для тебя подарок. Уверен, что он тебе понравится. Достань коробку, которая находится под кроватью.

Я очень обрадовался, нагнулся и заглянул под кровать. В этот момент коварный американец схватил со стола бутылку вина и с силой обрушил ее мне на голову. Бутылка разбилась вдребезги, а я потерял сознание.

Очнулся я на улице в районе трущоб. Была ночь. Кругом шныряли голодные крысы. Моя голова разламывалась от боли. Одежда была покрыта подсохшими винными пятнами, от нее несло алкоголем. Денег, чашки для подаяния и Чинтамани при мне не оказалось.

Около часа я плутал по пропахшим отбросами узким незнакомым улочкам. Добравшись, наконец, до гостиницы, где жил американец, я узнал, что несколько часов назад он выписался из номера и уехал, не оставив адреса.

И тут весь ужас случившегося обрушился на меня. Зная, несколько важен был для Нарандапунанды черный камень, я не сомневался, что он достанет меня даже из-под земли, и гнев его будет ужасен.

Надо было бежать, хотя бы для того, чтобы выиграть время. Запрыгнув на подножку проезжающего мимо автобуса, я доехал до окраины города. Страх перед Нарандапунандой подстегивал меня. Сойдя с автобуса, я понесся вперед.

Я мчался, не разбирая дороги до тех пор, пока путь мне не преградила река. Вода в ней была мутной и грязно-желтой. В полном изнеможении я опустился на бревно, валяющееся на берегу. Мне даже в голову не пришло, что бревно это окажется дремлющим на солнцепеке крокодилом. Я лишь слегка удивиться, когда бревно дернулось подо мной, а в следующий момент вокруг моего тела сомкнулись безжалостные стальные челюсти. Так бесславно закончилась моя прошлая жизнь.

Прервав свой рассказ, Вивекасвати понурил голову и вздохнул.

— Какой кошмар! — поежилась Дэзи. — Никогда в жизни не буду садиться на бревна, лежащие у реки.

— Один мой знакомый барсук как-то сел на ежа, спутав его в темноте с пеньком, — заметил Вин-Чун. — Последствия были не столь катастрофическими, но тоже малоприятными.

— Главное — не забывать об осторожности, — подытожила Гел-Мэлси. — Для частных детективов это особенно важно.

— А что было дальше? — спросила Дэзи.

— Дальше настал день, когда я снова встретился с Юнь Чжоу, — продолжил свое повествование Вивекасвати. — Точнее, это был не день, я теплый ясный вечер. Мы с коброй уютно расположились у огня, а аскет рассказывал последнюю сплетню о том, как факир Махемориши с перевала Джерко-ла жульничал, играя в колпачки на рынке в Дехрадуне. Не успели мы в свое удовольствие обсудить неэтичное поведение мошенника Махемориши, как в кустах раздался шорох, хруст ломающихся веток, и к костру приблизился улыбающийся до ушей бамбуковый медведь.

— Привет, — радостно закричал Юнь Чжоу. — Бьюсь об заклад, что вы еще не слышали про то, как вчера в Гонде Махемориши попытался показать фокус с выращиванием из косточки лимонного дерева, а вместо лимона у него вырос баобаб с висящими на нем молочными поросятами. Поросята истошно визжали, и взбешенные мусульмане забросали Махемориши тухлыми бананами. Теперь он к Гонде не подойдет на пушечный выстрел.

Мы с аскетом бросились обнимать панду, а кобра повисла у него на шее, как сверкающее ожерелье. До утра мы обменивались новостями, закусывая печеным на углях бататом — сладким картофелем, изрядный запас которого предусмотрительный медведь захватил с собой.