В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы

Усвоенное пространство не предполагает сгущения всего человеческого капитала в одной точке, в столице, и болезненных споров о пальме первенства, поскольку статус столицы в либерально-демократических государствах не является синонимом победы в игре и не дает решающих преимуществ.

Основание новой столицы могло бы послужить одним из элементов возвращения и реконституции утраченного пространства, важной вехой в его приручении и усвоении. Оно могло бы также послужить первым символическим шагом к возвращению регионов в политику и в пространство власти через политическую реконструкцию отношений между центром и периферией.

Создание договорного политического центра позволило бы ввести страну в систему координат гражданской нации и вывести из сферы действия гравитационных полей наднациональной бюрократии и безвоздушных имперских ортогональных политических конструкций, нечувствительных к устройству самого пространства и нуждам населения в нем живущих. Подобно выбору политических лидеров страны, в выборе столицы критически важно участие на равных и честных основаниях всех субьектов федерации и всех регионов. В такой интерпретации новая столица, безусловно, могла бы послужить делу интеграции российского пространства.

* * *

Согласно известной лаконичной формуле Освальда Шпенглера, мировая история – это история городов (Weltgeschichte ist Stadtgeschichte). В коррумпированных странах с плохо развитой урбанистической системой собственно вся историческая динамика и культура почти без остатка оседает в столицах и убывает из собственно городской сферы. Провинции и провинциалы лишаются настоящей исторической жизни и изымаются из кругооборота истории. В таких странах не остается никаких полноценных субьектов истории кроме столиц.

Эта ситуация обедняет культурную жизнь нации, не дает возможности осуществляться процессам диффузии инноваций, снижает социальную мобильность и динамику, а также примитивизирует и оскудняет экономическую деятельность. Кровеносная система горизонтальных связей перекрывается тотальной вертикалью – от устройства власти до урбанистической системы. Такие государства возвышают столицы за счет других городов, создают для них привилегии, маргинализируют урбанистическую жизнь в менее крупных городах, что обычно притупляет специфическую городскую динамику и в самом политическом центре, превращая его во двор или королевскую столицу. Отличие такого двора от столицы национального государства состоит в том, что первая служит, прежде всего, персонификацией личной или безличной власти, а вторая – репрезентацией интересов граждан страны.

В государствах с доминирующими столицами само городское начало, даже если оно было когда-то развито, постепенно стачивается и притупляется. В них более фундаментальным по отношению к дистинкции между городом и деревней оказывается различение столиц и провинции, столичных жителей и провинциалов, лимитчиков и старых москвичей. Гордое имя горожанина, который когда-то был праобразом гражданина национального государства, становится синонимом банального провинциала, то есть гражданина и горожанина второго сорта.

В таких государствах, как в восточных сатрапиях, даже сами столицы не являются полноценными городами, так как идентичность их жителей в большей мере определяется отношениями к власти, чем городскими формами экономической жизни, сознания и солидарности. В таких обществах дистинкция столицы и провинции организует и структурирует целые комплексы прочих социальных отношений, определяет элементы социальной стратификации, а также важные аспекты морали, политики и экономики. Здесь собственно моральные и эстетические категории трансформируются в антитезы столичного чванства и провинциальной застенчивости, столичной открытости и провинциальной зашоренности, столичной рафинированности и провинциальной неотесанности, столичного лоска и провинциальной заскорузлости.

Новая Россия, к сожалению, помимо недостаточно развитой промышленной системы и проблематичных форм управления, унаследовала еще и дисфункциональную урбанистическую систему, которая в постсоветский период еще более уродливо деформировалась в моноцефальную структуру. Эта система служит естественной питательной средой для коррупции, для постоянного ее воспроизводства, для формирования патологических форм гражданского самосознания. Увеличение социальной дистанции между столицей и провинцией свидетельствует о том, что столица не стала интегральной частью этой территории и не стала по-настоящему национальной столицей.