Это своего рода пример. Мы знаем о происходящем вплоть до шестого тела. Поднимаясь в седьмое тело и затем вновь опускаясь в шестое, мы можем только сказать: «Ага! Я где-то был. Я пережил не-существование». Такой отчет дается только в шестом теле, многие перестают говорить, достигнув седьмого уровня. Для этого есть причина: зачем говорить о том, о чем сказать невозможно?
Жил человек по имени Витгенштейн, сделавший редкостные заявления. Одно из них гласило: «То, о чем невозможно говорить, не должно говориться». Многие говорили о невыразимом, поставив нас тем самым в крайне затруднительное положение. Это стало негативными сообщениями. Это новости с предельной границы, где говорится: «До этой точки я был, но после меня не было». Этой границей является предел шестого тела.
Поступали сообщения о Брахмане, но находящееся за Его пределами непременно выражается в негативной форме, как то, о чем говорил Будда. Будда изо всех сил пытался рассказать о седьмом уровне. Поэтому все его утверждения отрицательны, поэтому они не нашли понимания среди его земляков. Переживание Брахмана, будучи позитивным, было понято и принято. Брахман считается
Будда не был принят в Индии, потому что он говорил о месте, лишенном корней и формы. Люди слушали и думали, что это бесполезно. «Что мы будем делать там, где ничего нет? — говорили они. — По крайней мере, покажи нам место, где мы
Будда и Махавира были современниками, но люди лучше понимали Махавиру, потому что он говорил о событиях вплоть до пятого уровня. Он даже не упоминал о шестом плане. Так происходило вследствие того, что Махавира обладал научным складом ума. Когда бы он ни пытался дать объяснения по поводу шестого тела, слова становились двусмысленными, расплывчатыми, алогичными. Вплоть до пятого уровня все стабильно, обо всем можно рассказать, потому что до этого уровня мы находим сходство со знакомым нам опытом переживаний.
Предположим, где-то в океане затерялся маленький остров, на котором произрастает только один вид цветов. Жители острова никогда нигде не бывали. Но однажды пришел корабль и отвез аборигена на материк. Там он увидел множество цветов. Для него «цветок» означает определенный вид цветов, произраставший на его острове. Теперь, впервые в жизни, значение этого слова расширилось, он понял, что оно обозначает тысячи разных видов. Абориген увидел лилии и розы, фиалки и жасмин. Человек заволновался. Как он объяснит своим соплеменникам, что цветок означает не только тот вид, который встречается на его родине? Как он объяснит, что цветы имеют названия, ведь на его острове только один вид цветов, который вследствие своей единичности не имеет другого названия, будучи просто «цветком»? Его беспокоит, как же он сможет рассказать о гиацинтах и тюльпанах?
Возвратившись на остров, этот человек неожиданно для себя находит выход. По крайней мере, есть один цветок, от которого можно отталкиваться. При помощи этого цветка он попытается передать разнообразие форм, окрасок и запахов, чтобы передать суть его открытия. Он скажет: «Точно так, как наш цветок белый, есть цветы красные, голубые, розовые. Наш цветок маленький, но есть и большие цветы». Он сможет передать сообщение подобным образом, потому что есть хотя бы один цветок.
Но, предположим, что этот человек отправился не в другую страну, а на Луну, где вовсе нет цветов, где атмосфера столь непривычна, где все иначе. По возвращении домой ему будет крайне трудно рассказать об увиденном вследствие отсутствия сходных переживаний, от которых можно было бы отталкиваться.