Читаем В поисках Дильмуна полностью

Раскопки на северном берегу выявили и такие объекты, которые не могли быть привезены на выставку. Наиболее важные из этого числа — укрепления города «барбарского» периода. Обнаружить их оказалось не трудно. Отступая назад от заложенного годом ранее последнего шурфа, я отработал два пятиметровых квадрата. И в северном, на глубине всего чуть больше полуметра, наткнулся на внушительную, толщиной три метра тридцать сантиметров городскую стену.

Большие грубо обтесанные камни стены были схвачены гипсовым раствором. Правда, за четыре тысячи с лишним лет, прошедших со времени сооружения этой конструкции, она сильно пострадала. Видно было, что по меньшей мере последние две тысячи лет она исполняла роль карьера, где добывали строительный камень. Вся внешняя, северная сторона была искромсана, и кладка домов, пристроенных к обнажившемуся ядру стены и сохранивших осколки тонкостенных мисок «греческого» периода, с головой выдавала виновников. Позднее торчащие верхушки городской степы вошли в конструкцию жилищ, современных моей исламской крепости на берегу. И наконец, большой участок ее был разобран на всю толщину добытчиками камня, которые заложили глубокую выработку в исламских и «греческих» слоях. Бело-голубые осколки китайского фарфора обличали здесь португальцев; недаром в бастионах португальской крепости, где мы устроили свой лагерь, узнавали камни из городской стены.

Однако внутренняя сторона стены сохранилась лучше, и от нее мы сумели продвинуться вдоль улицы «барбарского» периода, на которую я впервые ступил годом раньше. Тогда я, стоя на углу улицы, находился на дне небольшой квадратной ямы; теперь с того же угла я просматривал улицу на двенадцать метров в северном направлении.

Город был явно незаурядный. Улица — прямая, ровная; ширина — четыре метра с лишним; направление — север — юг. По обе стороны — каменные стены построек. Справа — сплошная стена, с небольшими контрфорсами; слева два дверных проема открывали доступ внутрь домов. Улица была тупиковая. Она упиралась в городскую стену, в этом месте выложенную из прямоугольных камней, скрепленных зеленой глиной. Тщательная планировка города, на которую указывала строгая ориентировка улиц, подтверждалась еще и тем, что в конце тупика, в углу, образованном левой стеной дома и городской стеной, помещался колодец. Перед ним, посредине улицы, вровень с ее плоскостью находился обмазанный глиной бассейн диаметром в один метр.

Судя по всему, это был общественный пункт водоснабжения. Вероятно, какой-то раб постоянно наполнял бассейн из колодца, чтобы живущие на этой улице могли брать воду для питья или стирки. Нечто подобное я видел на улицах Манамы: за несколько лет до того муниципалитет проложил трубы от водонапорных башен к размещенным на улицах колонкам для удобства горожан. Перед колонками поставили корыта и открытые цистерны, вокруг которых всегда толпились одетые в черное домохозяйки. Они оживленно разговаривали, наполняя свои кувшины водой или стирая белье. Здесь также нетрудно было представить себе подобную сцену; четыре тысячи лет назад женщины Дильмуна (ибо это был, несомненно, Дильмун) встречались у колодца возле высокой городской стены, чтобы посплетничать.

Дойдя в ходе раскопок До уровня этой улицы, дальше мы стали копать особенно осторожно. Улица была немощеной, и в песке, по которому ступали горожане, могли оказаться потерянные или брошенные предметы. Разумеется, мы подобрали сотни черепков, все от красной «барбарской» посуды. Однако нас интересовали другие, более ценные вещи. И конечно же, первым преуспел в поисках Хасан бин Хабиб, рабочий, у которого были зоркие, как у орла, глаза. Он подошел ко мне, разжал кулак, и я увидел круглый каменный предмет величиной с большую серебряную монету. Печать… Очищая ее от песка и присматриваясь к форме, я понял, что передо мной важнейшая находка года. Ибо печать была особенная, и мы сразу определили, в чем заключается ее необычность.

Однажды один известный французский археолог заявил: сделав важное открытие, необходимо прежде всего выкурить сигарету. Потому что в такой момент ни в коем случае нельзя действовать поспешно, нельзя позволять кладоискательскому инстинкту брать верх над наукой. Лучше прервать всякую работу, сесть и спокойно поразмыслить над значением обнаруженного. А потому я предложил бригаде устроить перекур с кальяном. Сам набил и раскурил свою трубку, а затем сел на пороге ближайшего «барбарского» дома, чтобы как следует рассмотреть и обдумать находку.

Как я уже сказал, это была круглая печать. Около двух с половиной сантиметров в диаметре, одна сторона плоская, и на ней уже просматривалось резное изображение двух человеческих фигур. Другая сторона — с шишечкой, пронизанной отверстием, позволяющим подвесить печать на веревочке. Выпуклость была украшена тремя гравированными черточками и четырьмя окружностями, в центре каждой окружности — точечка. Материал — стеатит, мягкий минерал, довольно жирный на вид и на ощупь, откуда его более распространенное название «мыльный камень».

Перейти на страницу:

Все книги серии По следам исчезнувших культур Востока

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное