В поисках Джейка

Не помогало. Недели, а то и месяцы он приносил домой невинные продукты, но, когда ИМ надо было что-то передать, укрыться от них было невозможно. Дважды замысловато изогнутые непрозрачные контейнеры попадались ему в вещах, которые он даже не планировал брать или вспоминал о них буквально в последнюю минуту: в баночке с майонезом, в рулоне пакетов для мусора.

Как-то раз Морли прожил несколько дней, питаясь продуктами только в прозрачных упаковках: в магазине он поднимал их к свету, вертел так и эдак, вглядывался в пластик или в стекло, убеждаясь, что внутри нет никаких вложений, и только потом покупал, но долго так не выдержал: очень хотелось есть.

В шоколадке было что-то вроде толстого стержня для ручки. Хорошо, что Морли его не перекусил.

ОСТАВИТЬ НА СИДЕНЬЕ В ПОСЛЕДНЕМ ПОЕЗДЕ ЮЖНОГО НАПРАВЛЕНИЯ НА ЛИНИИ ВИКТОРИИ МЕЖДУ СТАНЦИЯМИ ПИМЛИКО И ВОКСХОЛЛ, было выбито на нем. KMC. СВС.

Морли смотрел на приказ и чувствовал, как поднимается в нем ненависть.

На этот раз, выполняя указание, он даже не пытался отвлечься на посторонние мысли. Наоборот, как обиженный ребенок, которого заставляют делать то, чего он не хочет, он всю дорогу думал о том, что вот возьмет сейчас и напортачит. Со станции Воксхолл он направился прямо домой, где тут же засел за письменный стол и начал рисовать карту мест, где могут перехватить его посылку. Потом выстроил их в порядке возрастания потенциальной опасности.

Назавтра он позвонил на работу и сказался больным; два дня он просидел дома, глядя по телевизору новости. Полиция перехватила бомбу в Сирии; греческие врачи спасли жизнь двойняшкам; в Париже предотвращена забастовка багажных носильщиков; в Берлине пойман серийный насильник. «Это может быть что угодно», — думал Морли и еще внимательнее вглядывался в экран, ловя малейший намек в словах репортера или в фактах самого дела.

Разумеется, его дела могли скорее иметь отношение к тем тайным структурам, которые измеряют свой успех как раз числом историй, оставшихся неизвестными. Морли об этом знал. Знал, что никогда не узнает, а значит, попусту тратит время.

А еще он знал, что все эти пересылки, возможно, вообще ни с чем не связаны: не верил, но знал, что так вполне может быть.

Наверняка его задания важны. Он давно уже решил, что в них-то как раз и есть смысл. Это решение сразу изменило его отношение к поручениям, превратило его страх, доходивший порой до паранойи, в нечто похожее на гордость.

И дело было не в том, что ему до смерти надоели пустые бульоны, вода и белое вино, не поэтому он забросил свой эксперимент с прозрачными товарами: чем дальше, тем сильнее им овладевала тревога — вдруг у него и правда получится, вдруг он уже пропускает послания, а ведь этого нельзя делать, ведь от того, как он выполняет доверенные ему задания, зависит что-то важное.

Он никогда не верил, что вложения могут быть везде, что их получают и другие, только молчат. Нет, по каким-то неясным ему причинам в качестве посредника выбрали именно его. А тем, кто вступает с ним в контакт, нужна анонимность, уверенность, что за ними не следят. Отсюда и все их ухищрения, поэтому они и доверились ему, первому встречному.

Хотя нет, не первому встречному. Морли был уверен, что за ним следят, наблюдают с самого детства — только этим можно объяснить, почему выбрали именно его. Ведь они должны были убедиться, что он им подходит, что он их не подведет, что любопытство не побудит его вскрыть маленький контейнер и его содержимое не очутится в чужих руках, его руках.

Несколько дней спустя в хлебе он обнаружил еще одну серую палочку.

СПРЯТАТЬ ВОЗЛЕ урны У ВОСТОЧНОГО ВЫХОДА СЕНТ-ДЖЕЙМССКОГО ПАРКА, было написано на ней снова. KMC. СВС. Морли был в ужасе. Никогда раньше он не получал повторных инструкций. И захлопал глазами, ощутив ее корректирующий тон. К счастью, на этот раз он не поцарапал вложение.

«Та была с меткой от ножа, другие две — со следами моих зубов, еще одну я уронил, и от нее откололся кусочек. Но ведь они должны понимать, что рискуют, — думал он, в который уже раз перебирая аргументы, которые находил в спорах с самим собой. — Пусть не кладут их туда, где их можно повредить. Хотя, может быть, дело вовсе не в этом». Но его воображение услужливо продолжало рисовать картины, в которых некто, получив первое округлое вложение и заметив на нем дефект, отбрасывал его, не вскрывая, сомневаясь в том, что его содержимому можно верить. Шифр, ключ к тайному коду, который был внутри, использованию больше не подлежал, и кто знает, какая битва была проиграна из-за этого.