В поисках единорога

После этого пришел Андрес де Премио, который между тем успел подвергнуть пыткам нескольких местных, и сообщил, что теперь нам доподлинно известно: насчет нападения мангбету все ложь и выдумки. На самом же деле случилось другое. Как только мы ушли в горы, Караманса сговорился с мангбету, опасаясь, как бы белые кузнецы — теперь нас так все величали — не захватили власть над его землей. Залогом их союза послужила Инесилья, ее отдали одному из вождей мангбету, а звали того вождя Ногоро.

Выяснив это, я велел Вильяльфанье трубить общий сбор. Все негры высыпали на площадь, кроме трусов, чересчур боявшихся за свою жизнь. Но остальные вышли вместе с женщинами, в том числе и братья Карамансы. По моему приказу Карамансу выволокли на середину площади, и я объявил, что против нас совершено неслыханное предательство, не говоря уже о том, какая подлость — отдать Инесилью врагу, тогда как мы столько для них сделали и стольким ради них пожертвовали. Поскольку справедливость требует наказывать подобные злодеяния смертью, я распорядился братьям вождя перерезать горло, а самого его сжечь на костре, для которого его же подданные быстренько собрали дров. Караманса принял казнь с мужеством, какого никто от него не ожидал: ни единый стон не слетел с его губ, пока огонь лизал его кожу и пожирал тучную плоть. Сопровождаемые сильным запахом горелого мяса, мы в полном унынии вернулись на свою стоянку. Кое-кто смахивал слезу, а Андрес де Премио замкнулся в зловещем молчании.

День закончился, сгустилась тьма, и мы провели эту ночь без сна, начеку, опасаясь еще какой-нибудь пакости со стороны туземцев. В глубине души мне хотелось снова послать за Гелой и забрать ее с собой, но приходилось напоминать себе, что командиру не подобает печься о собственных нуждах и желаниях. Прежде всего я обязан заботиться о своих солдатах — таков мой долг перед королем. И было мне ясно, что действовать честному капитану теперь следует так: на рассвете уйти отсюда, разыскать мангбету, вызволить из плена Инесилью и двигаться дальше на юг, пока Господу не будет угодно послать нам единорога. И если до сих пор нас преследовал злой рок, так это в наказание за бесчисленные грехи наши. Поэтому я решил, что отныне и впредь мы не станем заводить соседских отношений с неграми, а будем неуклонно продвигаться вперед во исполнение воли Энрике Кастильского.

Наутро, едва занялась заря, я созвал своих людей, и мы собрались в путь. Деревня за ночь опустела — жители разбежались, и из негров остались только те, что пришли сюда с нами. Впрочем, и среди них кое-кого недоставало. Несколько человек нашли себе местных жен и предпочли поселиться с ними, вместо того чтобы следовать за нами. Об этом поведали их товарищи, сохранившие нам верность. Тогда я вывел всех на середину площади, где валялись обглоданные псами кости сгоревшего Карамансы, и произнес гневную речь. Все наши беды, сказал я, происходят от того, что мы не выполняем как должно повеление нашего короля — нашли удобное место и два года прохлаждались, предаваясь блуду с негритянками, пороку и безделью. Солдаты слушали меня, опустив глаза, и никто не смел возразить. Затем я изложил наши дальнейшие действия: идти в земли мангбету, вызволить Инесилью и продолжать поиски единорога, более не позволяя себе где-либо задерживаться. С этим все единодушно согласились. Потом мы прошлись по деревне и обыскали жилища, но ничего полезного в них не нашли — зерно, муку и скот туземцы прихватили с собой, так что я распорядился поджечь все хижины и устроить великий пожар. Пусть бандб с трепетом вспоминают тех, кто честно сражался на их стороне и кого они в благодарность за это предали. Так и вышло, что ограбить мы их не ограбили, зато предали огню всю округу, включая поля, и, когда мы уходили, позади нас не было видно ни земли, ни неба за бушующим пламенем и клубами дыма.

Спустившись вниз по реке, мы достигли того места, где я наслаждался купанием с Гелой. Пропустив всех вперед, я ненадолго отстал, чтобы в одиночестве полюбоваться напоследок этим мирным уголком, хранящим счастливые воспоминания. Тут шепнула мне совесть, что слишком легко я расстался с Гелой и нашим сыном. Но что сделано, то сделано, и я не хотел больше об этом думать. И ушел догонять остальных, вопреки велению сердца ни разу не оглянувшись.