В поисках героя. Часть первая

- Да вот, хотел проверить электронную почту, - пожал плечами Генрих, стараясь. Чтобы его голос звучал убедительно. - да вот не могу выйти в интернет, сигнал не ловит.

- Да, это проблема, - механическим голосом пробормотал психолог. - но не первоочередная. Видели, что случилось с вертолетом?

- Конечно.

- У нас прибавилось забот. Операцию по освобождению отряда Бумеранга мы скорее всего. Переносить не станем, но ее ход придется скорректировать. Вы меня поняли?

С этими словами психолог приобнял Данзаса за плечи, и Генрих почувствовал, что Всеволод изучает его. Его пронизывающий взгляд слезящихся по-стариковски серых глаз прожигал Генриха буквально до костей, до глубин подсознания.

'Он меня гипнотизирует, - пронеслось в мозгу у Генриха. - пытается понять, выведать, успел я что-нибудь увидеть или нет.'

Но Данзас сумел выстоять. Глядя прямо в глаза психологу, он промолвил:

- Да, я понимаю. Держите меня в курсе. План операции ведь будет осуждаться с участием всей команды, не так ли?

- Да-да, конечно, - несколько разочарованно убрал ладони с предплечий Генриха Всеволод. - конечно, Борис Николаевич выслушает все мнения, особенно людей имеющих боевой опыт, участвовавших в десантных операциях, в том числе и на территории противника...

- Тогда вы сообщите мне время встречи у Бориса Николаевича, - Генрих вышел из комнаты, слегка задев Всеволода плечом. - извините, у меня еще дела. Заодно нужно посмотреть, нужна ли моя помощь; хотя конечно, выживших в такой катастрофе быть не может.

Оставшись один, Всеволод несколько минут стоял посередине комнаты молча, а затем подошел к компьютеру.

- Я на войну пошел добровольцем, - говорил Генриху Евгений, глубоко затягиваясь сигаретой.

Они стояли во дворе дома, вдвоем, глядя на реку, мирно протекавшую напротив. Воде было абсолютно наплевать на все военно-политические распри между людьми разных национальностей и мутноватая вода спокойно поглощала в себя останки тех и других.

- Я решил, что там случится с мной одно из двух - или я погибну, или забуду о своем страхе смерти, даже не о страхе смерти, нет, а о страхе, порождаемом безостановочным движением времени. - Евгений прикурил новую сигарету от окурка предыдущей, когда огонек уже грозился окончательно потухнуть. -

Я боялся времени, понимаешь? Да, это так. Но я не испугался, и это немаловажно, вступить с ним в борьбу. Я же не пошел на войну с боевиками. А именно на войну со временем. Если время не остановить, - Евгений выпустил длинную струю дыма почти в лицо Генриху, - то во всяком случае можно - и это уж наверняка в человеческих силах - сократить период ожидания конца. Мне претит суицид. Во-первых, я другой, это противно моему инстинкту. А во-вторых, во мне, как и в миллиардах других, живет надежда, а вдруг что-то да случится и, например, кто-то изобретет, какой-то умник, средство от смерти, лекарство бессмертия, или эликсир вечности. Знаешь, естественно, что такого не произойдет - уж наверняка - при нашей с тобой жизни, а надежда вес равно тлеет где-то там глубоко-глубоко, и едва слышно шепчет: 'А вдруг, а вдруг...'. Стало быть, получается, кончать жизнь самоубийством даже противно самой смерти, а уж о надежде и рассуждать не приходится. Но тем не менее мы говорим и рассуждаем. Как видишь.

Генрих рассеянно слушал давнего знакомого. После увиденного на диске он не мог пока собраться с мыслями. Евгений принял молчание Генриха за одобрение и продолжал:

- Осознавая, что надежда та тщетна и не менее исключительна, смерть свою я откровенно говоря, ожидал не от себя самого, а от пули или клинка 'чичиков', а может, и от снаряда или от гранаты, или даже от вертолетного винта. Ожидал, представь себе. Но никак не дожидался. Пули и осколки летели мимо. Или задевали лишь легко - раз, другой.

Впрочем, однажды задели сильно - ты не знаешь, тебя уже перевели от нас - . мне прошибли плечо, голень, раскололи кусок ребра со стороны сердца, едва не задев позвоночник. И когда я лежал в полевом госпитале в беспамятстве, ко мне пришел я сам, только сильно постаревший, немощный, ссохшийся, беспомощный, жалкий, испражняющийся под себя, грязный и зловонный отчаянно. Не человек уже. Что угодно, но только не человек. И тогда я очнулся в студеном поту, я понял, что теперь я другой, чем был раньше. Оболочка осталась, но я другой. Я теперь знал, что делать. В ту ночь я хохотал от радости до утра, до самого рассвета, пока мне не вкололи несколько кубиков транквилизатора. Вот тогда-то, проснувшись, я решил следующее - сделать все от меня зависящее, чтобы никогда не постареть, сделать все, чтобы стать бессмертным, А что такое возможно, представь, я поверил сразу, как только подумал об этом еще во сне, когда увидел себя дряхлого и немощного. Представляешь?

- Ну и как ты это сделаешь? - автоматически спросил Генрих.