После этого разговора Генрих почувствовал зарождающуюся уверенность. Уж Виктор Иванович постарается действительно помочь, не ограничиваясь формальностями.
Его собеседником по телефонному разговору был Виктор Гаврилов - ветеран Афганистана, боевой офицер, а ныне криминальный авторитет по кличке Витя Райский. Ему было сорок девять лет. В девяностые он дважды отсидел в тюрьме за мошенничество и попытку убийства конкурента.
В настоящее время Виктор Гаврилов уже ничего не крал и никого не убивал. Из мафиози он 'вышел в люди' и стал преуспевающим бизнесменом, был депутатом Государственной думы России от фракции ЛДПР. Он активно занимался благотворительностью и поддерживал, будучи официальным владельцем немалого состояния, организации ветеранов войны в Афганистане и Чечне. Он был довольно общительным, коммуникабельным человеком, запросто общавшимся как с людьми из окружения мэра столицы и другими представителями власти, так и с простыми ветеранами вооруженных конфликтов последнего времени, включая Чечню, Карабах, Югославию, Таджикистан. Поэтому сфера влияния Виктора Ивановича на различные столичные структуры были весьма высоки. В глазах же спецслужб, хорошо знавших подноготную Гаврилова, он был типичным теневиком криминального капитала.
Как убить час времени? Генрих решил сходить на выставку авангардной живописи, организованной столичным фондом культуры в выставочном зале на Старом Арбате. Данзас никогда не пошел бы туда, но в колонии он много общался с художником Петром Флоренским, осужденным за поджог дверей Храма Христа Спасителя.
Было дело - он его практически спас. Честно говоря, он бы и не встрял - статус солидный, спокойно сидеть свой срок. Но как-то увидев, как блатные все плотнее обступают Флоренского, Генрих бросился на выручку.
- Эй, пацаны!.. Вы че? Вы че?..
- Отвали...
- Меня Рамзес послал, - бесстрашно соврал Генрих. - Если его тронете, со смотрящим будете мазаться.
Он схватил ничего не понимающего художника за руку, вытащил его из кодлы и, закрывая собой, стал толкать назад к бараку.
- Да шевели ты копытами, - вполголоса ругался он. - Или, может, вернуться хочешь?
Оторопевшие от такой наглости, блатные не успели вымолвить ни единого слова. На их лицах было явственно написано: ничего, мы до тебя еще доберемся.
Наконец, оказавшись на безопасном расстоянии, Петр спросил у Генриха:
- Ты откуда взялся?
- Стреляли, как говорится...
- А к этим зачем полез? Я бы сам справился.
- Уверен? Знаешь такую поговорку: 'наглость - второе счастье'? - напряженно засмеялся Генрих и смахнул со лба крупные капли пота. Он 'впрялся' за Петра и только сейчас стал осознавать последствия. - Увидел, как тебя обступили, и решил: ну все, сейчас резать будут. Не мог спокойно на это смотреть.
- Брось, чифира наглотался?
- Допинг не употребляю, - улыбнулся Генрих. - хотя да, мотор колотится как бешеный. Может, закурим?
Так все и началось! А как-то ночью в бараке - ясно же было, что будет продолжение! - кинулись в свару. Петр и... Генрих. В ответе за подопечного. Пара знакомых подстраховали, сами не вмешивались, мусоров 'секли' - если что... Да и не требовалось их вмешательства: несмотря на все ножи, заточки и прочие обрезки труб, Генрих один справился. И Петра из-под в последний миг увел из-под удара заточкой. Зато потом устроил ему показательный урок, чтоб зарубил на носу раз и навсегда: не поймет его здешний контингент... Но, по-моему, он так и не зарубил. В общем, опекал Генрих художника все время до освобождения Петра. А освободился он на восемь месяцев раньше Данзаса.
Выставка произвела на Генриха неоднозначное впечатление. Где-то он читал мнения специалистов, что все виды авангардного искусства являются полноценным здоровым творчеством художников, но некоторые произведения он назвал про себя обыкновенным бредом. Пока он рассматривал полотна, многие из которых были созданы из дурно пахнущих материалов, он невольно обратил внимание на молодую и красивую женщину, черноглазую длинноволосую брюнетку. Интересно, что она делает на выставке авангардистов?
Девушка отошла, и Генрих тут же забыл о ней. Постояв еще минут десять в спокойной умиротворяющей тишине выставки, вышел, невольно озадаченно вздохнув. Увиденные произведения требовали неспешного осмысления.
День был в самом разгаре, но до встречи с Виктором Ивановичем было еще достаточно времени, чтобы успеть побродить по улицам города, и Генрих неторопливо побрел по переулкам Староконюшенной слободы к Арбату, прикидывая, как ему строить разговор.
Арбат до недавнего времени представлял собой своеобразную галерею разнообразных самодеятельных искусств, музей, подиум, театр и рынок одновременно. Здесь безвестные ремесленники рисовали портреты гуляющих, оживленно продавали картины, разнообразные сувениры, безделушки, косметику, игрушки, мороженое, время от времени выступали клоуны, самодеятельные хоры и ансамбли, бренчал на гитаре самодеятельный 'бард', какие-то мальчики и девочки танцевали и пели, и весь этот возбуждающий водопад шумов действовал на людей ничуть не хуже глотка вина.