В поисках грустного беби: Две книги об Америке

Я поинтересовался у ребят, с какой стати они взялись именно за изучение русского. Пригодится, ответили они с весьма неопределенными улыбками. Восемнадцатилетний великан Эбрахам, уроженец острова Самоа и «текл» футбольной команды, сказал, что русский, возможно, понадобится, когда придется играть в футбол в СССР.

— Однако в СССР, Эйб, не играют в этот футбол, — возразил я. — Там никто даже и не представляет себе этот ваш плечевой футбол.

Юноша нахмурился.

— Вы, конечно, шутите, мистер Аксенов? Давайте лучше поговорим о Достоевском.

С этого февральского «урока» прошло уже около пяти лет. За это время я повидал множество университетских кампусов по всей территории США: Berkely, UCLA, Stanford, Sonoma State, Irvine, Santa Cruz, Occidental, the University of Washington, Indiana University, the University of Michigan, the University of Kansas, Oberlin, Vanderbilt, Miami University, Ohio State, the University of Virginia, the University of Richmond, Columbia, CUNY, Hunter, Amherst, the University of Maine, Dartmouth, the University of Chicago, Boston University, Norwich, Middlebury, Sweetbriar, Princeton, Georgetown, George Washington, Johns Hopkins, and Goucher… по крайней мере полсотни городов американской молодости.

В общем и целом, несмотря на то, что для коровы иронии и в кампусах найдется хорошее пастбище, все-таки можно сказать, что университеты — это чудесная, ободряющая, очень положительная струя в американской жизни.

Само понятие «кампус» как крошечной автономии внутри гигантского государства звучит необычно и вдохновляюще для пришельца с Востока. В России некоторые старинные университеты (в частности, моя alma mater — Казанский университет) еще сохранили некоторые жалкие, чисто территориальные — скажем, ворота, скажем, забор, — следы прежней автономии от тех времен, когда ввод городской полиции на территорию университета вызывал скандал в либеральной прессе, однако это всего лишь жалкие следы, и миллионам советских студентов даже и не снится жизнь, похожая на кампус. Традиции тщательной заботы за счет свирепой дисциплины и комсомольской воспитательной работы, почти все учебные заведения растворены в больших городах, из аудитории в аудиторию часто добираются городским транспортом, да и не в этом дело — понятие университетской автономии звучит в СССР абсурдно.

Никогда прежде не думал, что буду заниматься просвещением юных умов. В Союзе писатель вообще далек от университета, а уж меня-то с моим статусом, который в течение последних лет быстро деградировал от «противоречивого прозаика» до «подрывного элемента», к учебному процессу и на пушечный выстрел бы не подпустили.

В американских кампусах фигура писателя привычна, как кокер-спаниель на лужайке перед домом. Престижная школа обязательно должна иметь одного или даже пару подобных субъектов, которые теоретически как бы облагораживают своим присутствием образовательное пространство, как бы вносят изюминку в тесто, парадокс — в коктейль-парти, чудаковатость — в общую панораму лиц, практически же — сидят на лагуне с отвисшими ушами, с полуоткрытым ртом (желательно, в нем трубка) и с теоретически невинным взглядом.

Кто больше выигрывает от этого симбиоза — университет или писатель? Я выигрываю от этого симбиоза ежемесячное жалованье, которое позволяет мне оплачивать хорошую квартиру в центре Вашингтона. Университет, оказывается, тоже имеет кое-какую экономию, если его писатель более-менее известен. Вот, например, Гаучер-колледж, где я уже третий год состою «писателем-в-резиденции». За рекламное объявление в «Балтимор сан» он платит цену, превышающую мое годовое содержание, между тем в любой статье обо мне или моих книгах гордое имя этого столетнего института упоминается бесплатно.

Отвлекаясь, однако, от «низких» (как в России говорят) материй и не будучи вполне уверенным в том эффекте, который производит на жизнь кампуса мое присутствие, присутствие моей жены и нашего щенка Ушика, вечно проносящегося по школьным полянам с огромными палками в зубах и пытающегося постоянно (писательский пес!) снискать аплодисменты у студенток, могу лишь сказать, что главным своим выигрышем от пребывания в кампусе считаю неизменный подскок настроения, когда обнаруживаю себя среди веселой и здоровой, как правило, благожелательной и любознательной молодежи.

Мэрилендские амазонки

Гаучер-колледж — одно из немногих оставшихся в стране сегрегированных по полу учебных заведений. Тысяча юных девиц — вот наш состав. В президентах у нас тоже женщина, историк Рода Дорси. К этому следует добавить, что вся мужская часть факультета — убежденные феминисты.