Тексты, приведенные мной, рассматривают провинциальный миф как ключевой элемент в размышлениях о русской идентичности, однако при этом не склоняются ни к демонизации, ни к идеализации провинции. Обе эти крайности они воспринимают как объекты анализа и изучения. Они не изображают российские провинции такими, какими читатель мог бы увидеть их в повседневной жизни; Нечайск Харитонова, Солигалич Яковлева, Калитино Иванова, безымянная деревня Прилепина, Можарово Быкова и Москва их всех – лишь координаты на символической карте, нарисованной в надежде разместить на ней всю Россию. Однако российская идентичность остается неопределенной, потому что ее части не сливаются в единое осмысленное целое. Этот взгляд значительно менее оптимистичен, чем тот, что предлагают провинциальные журналисты, политики и бизнесмены, провозглашающие провинцию кладезем национальных традиций и силы. Эти писатели разных поколений и политических взглядов скептически относятся к способности герметичной национальной модели выработать позитивное определение российской идентичности. Они представляют столицу страны и ее глубинку как обособленные зоны с непреодолимыми границами; более того, и столица, и провинции могут быть определены только апофатически, по отношению и по контрасту друг к другу. Подобно идеальной России героя Прилепина, русская национальная идея теряется среди множества представлений о том, чем она не может быть.
3. Кино и телевидение
«Страна моя, Москва моя!»
Страна моя, Москва моя —
Ты самая любимая!
Поскольку телевидение и кино в равной мере зависят от финансовой поддержки государства и от одобрения публики, они представляют собой важную площадку для конструирования и осмысления национальных культурных дискурсов. Фильмы, действие которых происходит в провинции, и еще более многочисленные фильмы и сериалы с участием персонажей-провинциалов, пытающихся «пробиться» в Москве, демонстрируют современный иерархический сдвиг в восприятии нестоличного пространства. Артхаусное кино отражает нравственный кризис российской жизни – разрыв семейных уз, одиночество людей и их неумение приспособиться к новой постсоветской реальности. Между тем мейнстримное кино и телевидение апеллируют к мифу о провинции как среде аутентичности, моральных ценностей и традиций. В обоих случаях роль Москвы ограничивается ролью антипода провинции в традиционной бинарной оппозиции.
Специалисты, изучающие кино и СМИ, создали солидный ряд исследований современного российского кино с самых разных точек зрения. Нэнси Конди в своем анализе работ ведущих современных российских кинематографистов исследует проблемы империи и государственности [Condee 2009]. Дэвид Макфадьен, Стивен Хатчингс, Яна Хашамова, Наталья Рулёва и Биргит Боймерс раскрывают роль официальной идеологии и власти в переписывании и реконструкции российской истории и российской идентичности – как в постсоветском кино, так и на телевидении [MacFadyen 2008; Hutchings, Rulyova 2009]. Биргит Боймере исследует также роль телесериалов в примирении аудитории с реалиями постсоветской ситуации, когда именно сериалы создавали картину стабильности и давали понять, что жизнь продолжается [Gillespie 2003; Beumers 20096; Beumers 1999а; Norris, Torlone 2008; Beumers et al. 2009; Salys 2013; Hashamova 2007; Beumers 2013; Goscilo, Lanoux 2006; Rosenblum et al. 2010]. Кроме того, в ряде недавних работ прослеживается негладкая история этой отрасли, ее финансовые и идеологические проблемы, художественные взлеты и падения [Попов 2008; Плахов 2008; Lipovetsky 2008; Wilmes 2014; Зинцов 2008]. В фокусе многих этих исследований – господствующие мифы русской культуры (и националистического дискурса в особенности).
Российская киноиндустрия сосредоточена в столице, а следовательно, представляет центр – как в географическом, так и в идеологическом смысле. Иными словами, культурное производство в этой сфере находится в руках культурных элит, которые в процессе пересмотра основных бинарных элементов русской культуры используют провинциальный миф в своих целях. Это культурное производство формируется под влиянием двух факторов: недавнего всплеска ресентимента по отношению к Западу и запроса на позитивный имидж России. Мрачный реализм артхаусных фильмов изображает провинцию как «настоящую» Россию, тем самым представляя идеологический контрапункт ее официально санкционированному положительному имиджу в коммерческом кино. Радикально различающиеся образы провинции в этих кинематографических текстах позволяют предположить, что провинция становится символической площадкой для реализации альтернативных политических и художественных дискурсов о современной России и ее идентичности. Перечисленные далее фильмы, при том что относятся к разным культурным дискурсам, действуют в одном и том же образном пространстве культурного мифа русской провинции.