В поисках истины

Алла плакала, сокрушалась о своей печальной судьбе, хотя понимала, что слезами тут не поможешь. Все так и произошло, как она предполагала: ее посадили в закрытую машину и повезли в изолятор, предварительно сняв отпечатки с ее пальцев. Это означало, что отныне Алла попадает в число лиц, зарегистрированных органами милиции, отпечатки ее пальцев будут храниться в специальной картотеке, исполняя роль своеобразного «портрета». Храниться на всякий случай...

На суде свидетелями выступали и школьные учителя, и соседи, и инспектора детских комнат, и девчонки с мальчишками.

Софья Сергеевна, мать Гали, сказала:

— Галя у меня была хорошей девочкой. До тех пор, пока не связалась с Аллой. С этого момента все и пошло.

— Неправда! — крикнула со скамьи подсудимых Галя. — Алка тут ни при чем. Нечего на нее все валить!

Мать Аллы — Анна Никандровна — пояснила:

— Сама я человек, конечно, далеко не положительный. Но дочь свою пить и курить не учила.

— Насколько нам известно, вы были судимы. Скажите, сколько вам тогда было лет? — спросил судья.

— Тридцать девять.

— А дочь ваша оказалась на скамье подсудимых — в восемнадцать. Не говорит ли это кое о чем?

Некоторые из выступавших на суде заявляли, что не только одна Алла виновата. Галя тоже хороша. Она никогда по-настоящему не работала. Ей бы на заводе трудиться, в здоровом рабочем коллективе, а вместо этого мать устроила ее куда полегче — к себе в учреждение.

Однако не все были столь строги к девчонкам, сидевшим на скамье подсудимых. Были зачитаны характеристики. Про Аллу, например, в полученном из школы документе говорилось:

«Внешне грубоватая, она бывает внимательной к товарищам... С удовольствием ходит в турпоходы».

Вспоминали, что когда-то у нее были большие успехи в велосипедном и конькобежном спорте, она выступала на соревнованиях.

В своем последнем слове Алла сказала:

— Обещаю всем сидящим в зале, что никогда больше не окажусь на скамье подсудимых. Не лишайте меня свободы.

Галя заявила:

— Я тоже прошу прощения. Не наказывайте слишком строго меня и мою подругу.

Суд тем не менее счел необходимым изолировать их от общества. В приговоре говорилось: «...для исправления и перевоспитания». Алла была приговорена к трем, Галя — к двум годам лишения свободы.

Пути-дороги Гали и Аллы разошлись. Встретились они снова не скоро, но уже не было между ними того, что когда-то их объединяло. Может быть, потому, что обе девчонки повзрослели, многое поняли...

А пока в жизнь Аллы Гусаровой надолго вошел другой человек — Мария Федоровна Воробьева.

По должности она — начальник отряда в исправительно-трудовой колонии. По существу же — и воспитатель, и учитель, и инструктор по труду, и психолог. А иногда и мать или старшая сестра для тех, с кем ей приходится повседневно иметь дело по роду службы. А имеет она дело с очень сложным, своеобразным и тяжелым народом.

Представьте себе женщин и девушек, попавших в тюрьму. Среди них бывают мошенницы, воровки, расхитительницы социалистической собственности и даже убийцы. А бывают и такие, как Алла с Галей, — начинающие нарушительницы общественного порядка.

Одни из них оступились на жизненном пути случайно, другие потому, что, покатившись вниз, уже не имели ни силы воли, ни особенного желания подняться. Безвольные и, наоборот, обладающие характером твердым, упрямые и покладистые, спокойные и нервные, легко впадающие в истерику, — таковы эти женщины, отбывающие наказание за те или иные преступления. И к каждой из них необходимо подобрать ключик. Это совсем не просто!

— Наша с вами работа творческая, созидательная, — нередко говорит своим помощницам заместитель начальника колонии Валентина Николаевна Серебрякова. — Мы созидаем людей. Превращаем нарушителя в честного, сознательного члена общества.

С Аллой оказалось нелегко. Она и в колонии повела себя на первых порах так, словно нарочно хотела, чтобы о ней говорили: «Какая трудная!» Подружилась с теми, кого работники колонии называют «неустойчивыми», имела взыскания. Нередко прикидывалась больной, чтобы только не пойти на работу, а остаться лежать на койке в бараке.

— У тебя просто тяга какая-то ко всему плохому, — сказала как-то Мария Федоровна, огорченная поведением своей непослушной воспитанницы. — Можно подумать, что ты никогда в жизни не видела ничего хорошего.

Алла на это ничего не ответила. В тот день Мария Федоровна пожаловалась Серебряковой:

— Не знаю, что и делать с Аллой. Ведь ясно, что девчонке просто хочется показать характер, вот она и «выламывается». Неужели не удастся ее перевоспитать?