И развлечений он не позволял себе никаких. Разве лишь возьмет летом книжку и поедет на пляж. Вокруг кипит веселая пляжная жизнь, плещутся, брызжутся, хохочут купальщики, взлетают волейбольные мячи, звучит музыка, а Ананьев сидит на берегу в одиночестве. Солнце печет, в горле пересыхает, а Петр Захарович даже маленькой кружечки квасу выпить не может: как же потратить три копейки! Вздыхает и лишь облизывает пересохшие губы.
— Странно, что он такой, — говорили о нем на заводе. — Ведь и зарабатывает, кажется, не так уж плохо. Ну, да понятно: престарелый отец на иждивении, больная мать...
Если дома сестра или другие родственники спрашивали у Петра Захаровича денег в долг, он только горестно охал и разводил руками:
— Откуда... деньги-то? Нет у меня денег...
И вдруг оказалось, что этот вечно ноющий, страдающий, охающий человек — обладатель огромной суммы денег. Они хранились у него на 29 сберегательных книжках!
Но он ничего не покупал, ничем не обзаводился. Наоборот, предпочитал ничего не тратить. Ведь каждая неистраченная копейка умножала его состояние.
Симптомы заболевания, которому можно дать название «вульгарис стяжателюс», в принципе одни и те же во всем мире. Пушкинский Скупой рыцарь похож на бальзаковского Гобсека, Гобсек — на Плюшкина, а Плюшкин — на гражданина Корейко из «Золотого теленка», обладателя десяти миллионов, из которых один миллион ему пришлось уступить Остапу Бендеру. Черты же Корейко, вымышленного литературного персонажа, воплотились в вполне реальном Петре Захаровиче Ананьеве.
«С трудов праведных не наживешь палат каменных», — гласит поговорка. Ананьев палат каменных не построил — не та натура. Но и деньги свои нажил не только трудами праведными.
Во время Великой Отечественной войны Ананьев, находившийся на фронте, числился «пропавшим без вести». Поэтому государство позаботилось о его родителях — назначило им пенсию за сына. Но Ананьев вовсе не пропал без вести. Произошла путаница. В 1945 году Ананьев благополучно вернулся домой.
— Петюша, голубчик! — всплеснула руками мать. — Жив?
Ананьев развязал вещмешок, вынул из него кое-какое барахлишко. Походил по квартире. Мать тем временем собрала на стол.
Сели. Выпили.
— А мы за тебя, Петюша, пенсию получаем, — сказала мать, доставая пенсионную книжку.
Петр Захарович взял ее в руки, полистал.
— Пенсия? Очень хорошо. Только вы, мамаша, никому об этом не говорите. Слышите? Молчок. Пусть она идет, как шла.
Мать понимающе кивнула головой. Отец тоже не возражал.
Ананьев устроился на завод, стал работать установщиком штампов. Ежемесячно родители расписывались в получении пенсии и отдавали деньги сыну. А тот относил их на сберегательную книжку.
Когда в райсобесе все же спохватились и Ананьеву стали угрожать неприятности, он даже глазом не моргнул — тут же перевел обратно 4057 рублей, — столько Петр Захарович получил незаконно за это время. Поразительное хладнокровие, с которым он проделал эту операцию, объяснялось просто: у него еще оставалась такая сумма денег, которая в несколько раз превышала то, что было им возвращено государству. Откуда взялось у Ананьева столько денег? Каким путем они были приобретены? Только ли в результате отказа от радостей жизни, скопидомства? Нет, не только!
Когда-то, в прошлом, Ананьев был судим за нарушение правил о валютных операциях, скупку облигаций на черном рынке. Все это выяснили судебные органы, разбирая гражданский иск райсобеса. Окружающие увидели подлинное лицо Ананьева, корысти ради обманывавшего государство. Правда, самого Ананьева огорчало не столько разоблачение, сколько то, что пришлось поневоле сбросить с себя маску человека, находившегося в затруднительном положении.
Есть еще одна группа лиц, обращающихся нередко в суд. Их можно назвать крохоборами. С одним из такого рода людей столкнулись в народном суде Ждановского района.
— Требую привлечь к ответственности судебного исполнителя! — заявил А. Н. Иванов, придя на прием к судье.
— За что вы хотите ее привлечь?
— За то что она произвела незаконное удержание с моей зарплаты.
С Ивановым пытались поговорить, объяснить ему, успокоить. Но он — ни в какую.
Что же произошло? Может быть, действительно была допущена несправедливость к Иванову? Может быть, по отношению к нему имел место грубый произвол и судебного исполнителя следовало наказать самым строгим образом?
Оказывается, Иванову показалось, что с него неправильно удержали 5 рублей 85 копеек. Не имевшее предела негодование, охватившее его, нашло отражение в документе, который он представил в суд. За что ратовал Иванов? Помимо 5 рублей 85 копеек он требовал, чтобы ему возместили потери, которые он понес после того, как сам же затеял тяжбу. Иванов произвел самый скрупулезный подсчет.