В поисках истины

«Правда, ты защитишь, если захочешь, на твою дружбу можно положиться, но за то как страшен ты должен быть для тех, кого считаешь врагом!» — мелькнуло у нее в уме, глядя на дышащую силой и энергией фигуру своего нового знакомого.

— Где же они теперь? — спросила она, стараясь казаться спокойной.

— Вчера пронесся слух, что они ограбили хутор Ворошовых…

— Да это только верст десять отсюда! И они там всех убили?

— О нет! Они убивают только в крайнем случае, защищаясь, а у Ворошовых некому было им препятствовать…

Софья Федоровна вздохнула:

— И все это шайка ужасного Шайдюка?

Граф передернул плечами и развел в недоумении руками.

— Говорят, что это те же самые, что в Епифановском лесу неистовствовали, но я этого не думаю. Эти, без сомнения, убрались подальше, и мы о них не скоро услышим. Награбленного им хватит надолго, а сбывать вещи в здешнем крае, когда только этого и ждут, чтобы напасть на их след, было бы уж чересчур опрометчиво с их стороны. Ведь несчастные родители вашей приемной дочери были иностранцы и, насколько можно судить по клочьям, уцелевшим от их одежды, да по тому, что осталось от их экипажа, это были знатные французские эмигранты. На обломке дверцы дормеза, найденной в снегу, за несколько шагов от места катастрофы, нам удалось отыскать следы стертого герба. Я говорю «нам», — продолжал он, отвечая на недоумевающий взгляд своей собеседницы, — потому что ваш покорный слуга способствовал отчасти этому открытию. Мне известно, что эмигранты стирают гербы, пускаясь в путь, но я знаю также и то, что не все их выскабливают, некоторые ограничиваются закрашиванием их под цвет всего экипажа, и я посоветовал осторожно снять верхний слой краски с найденного осколка дверцы…

— И что ж нашлось под краской? — перебила с оживлением его слушательница.

— Следы герба, ничего больше, и такие ничтожные, что надо быть знатоком геральдики, как я, чтобы догадаться, что герб французский. Впрочем, я не отчаиваюсь добраться и до более существенного по этим ничтожным примерам и с этой целью тщательно срисовал непонятные для профана разноцветные пятна, черточки и точки, уцелевшие на осколке того, что некогда было дверцей дормеза, бесспорно работы одного из лучших каретных мастеров города Парижа.

— И вы нам сообщите результаты ваших поисков, не правда ли? — вскричала Софья Федоровна, вне себя от волнения.

— Можете ли вы в этом сомневаться? Да я только из-за этого и хлопочу, — прибавил он, почтительно целуя ее руку.

Она хотела его поблагодарить, но подходящих выражений не подыскивалось. Ей как-то жутко было с ним сближаться, с этим странным человеком, так мало похожим на людей, которых она привыкла считать «своими». Никогда не сроднится она с ним душой, как бы ни заискивал он перед нею и как бы ни сблизился с семьей ее сестры. И мужу ее он не нравится, а Иван Васильевич очень осторожен в своих суждениях о людях и без веских причин никому недоброжелательства не выказывает.

«По какому поводу обозвал он графа Паланецкого авантюристом?» — думала она, тщетно пытаясь припомнить подробности разговора, во время которого был произнесен этот приговор над блестящим претендентом на руку и сердце их племянницы.

Но любопытство ее так мучило, что невзирая на смутное чувство, отталкивающее ее от графа, она продолжала расспрашивать его про разбойников.

— Чья это может быть шайка, если Шайдюк далеко?

— Тут другой появился. Народ Соколом его прозвал. Молод, говорят, и хорош собою. Ну, сейчас же легенда и сложилась. Рассказывают, что он от несчастной любви пошел в разбойники, — продолжал с иронической улыбкой граф. — Да неужто ж вы ничего об этом не слышали от вашего супруга? Не дальше как вчера, он присутствовал на совещании у губернатора по этому поводу, и господин Бахтерин тоже принимал участие в этом совещании.

— Муж мне про все это, вероятно, сегодня расскажет, — заметила Софья Федоровна.

— Тем более что сегодня мы опять будем толковать об этом, и на сей раз, надо надеяться, придем к какому-нибудь окончательному решению. Пора, злодеи набираются отваги от безнаказанности, невозможно предвидеть, на чем они остановятся.

Эти последние слова противоречили вполне тому, что он говорил за несколько минут перед тем, но он так увлекся, что этого не замечал. Взгляд его сделался суров, под усами губы судорожно сжались, и в одно мгновение вся его физиономия так преобразилась, что у Софьи Федоровны сердце захолонуло от ужаса.

Впрочем, он не надолго забылся и тотчас же принялся рассказывать ей с большим юмором забавные анекдоты из похождений разбойников в Польше и за границей. В Силезии они нагнали такой страх на жителей, что долго после того как уж все злодеи были перевешаны, трусливые бюргеры баррикадировались на ночь и после заката солнца не отваживались носу показать в лес.

— А что это за Сокол, про которого вы упомянули? — вернулась его слушательница к занимавшему ее предмету. — Откуда он? Из каких? Казак, как Шайдюк, или из дворовых, как тот, что разбойничает до сих пор в Черниговской губернии?