В поисках Ханаан

Щи они с Симочкой проглотили, даже толком не распробовав их вкуса. А затем, сгорая от стыда, стесняясь своей ненасытности, еще дважды нерешительно проталкивалась к котлу за добавкой, протягивая повару мятую алюминиевую миску и видавший виды котелок. Здесь же, на вокзале, ей выдали ордер на жилье, поставили на временное довольствие в воинскую часть и распределили на работу в школу, поверив на слово сбивчивому рассказу об оконченном перед войной педучилище. И в главном солдатик не обманул — тут же, на вокзале, выписывали паспорта. У Зои Петровны в ту пору из документов была лишь затертая на сгибах четвертушка листа с неясным штампом, из которой следовало, что гражданка З. К. — а дальше было неясно, буквы расплылись и стерлись — с 1942 по 1944 год проживала на территории Столбцовского района. Справка была подписана председателем сельсовета. Затаив дыхание, Зоя Петровна смотрела как ефрейтор, татарин с раскосыми глазами и жестким чубом, смахивающим на коротко стриженную лошадиную гриву, отодвинув ее бумажку, начал заполнять паспорт.

— Имя? Не слышу! Громче!

— Зоя, — прошелестела она и запнулась.

— Отчество? — он скосил на нее непроницаемо-черную бусинку глаза. — Ты что, не помнишь, как зовут твоего отца?

— Петр, — вытолкнула она из себя.

— Фамилия? Да что я каждое слово тянуть должен!

— Квитка, — чуть подумав, сказала ты, напряженно следя за тем, как писарь, склонив голову набок, старательно заполняет одну графу за другой. Затем, помахав в воздухе паспортом, чтобы быстрей просохли чернила, перелистнул страницу.

— Девочка? Мальчик? — он бегло глянул на наголо стриженную Симочку, на ее шаровары и курточку, сшитые Зоей Петровной из лоскута немецкого солдатского одеяла. — Год рождения? — и подстегнул: — Быстрей! Глянь, сколько народу за тобой!

Зоя Петровна оглянулась. Переселенцы, осоловевшие от еды, запрудив весь перрон, подремывали на узлах в ожидании своей очереди.

— Ты что, тетка, забыла, когда рожала? — писарь снял с пера ворсинку и уставился на Зою Петровну.

— В сорок первом, — ответила она хрипло, — тринадцатого августа сорок первого года, — и вдруг, словно спохватившись: — Погоди. Я ошиблась. Сорок второго.

Писарь недоуменно вскинул брови и покачал головой:

— А муж где?

— Кто ж его знает, пропал без вести, — пробормотала она.

— В Бугуруслан тебе надо писать. Там про всех знают. Как мужа звали? — он запнулся, рассердившись на себя за оговорку, и крикнул, точно Зоя Петровна была глухая: — Спрашиваю, как мужа твоего зовут?

— Пиши — Коля.

Писарь дохнул на печать, прижал ее к странице, так что чернильный след захватил уголок фотографии, где она, изможденная — одни глаза да нос — и седая, как лунь, выглядела на сорок с гаком, хотя в ту пору ей было всего-навсего двадцать пять.

До последней минуты ей не верилось в эту нежданно свалившуюся на нее удачу. Но когда писарь наконец вручил серо-зеленую картонную книжечку и она внезапно увидела лиловый штамп «Запретная зона-2», то обмерла от страха. Затем дернулась, словно зверь, попавший ненароком в капкан. Огляделась украдкой, точно ища взглядом колючую проволоку и часовых. В голове мелькнула мысль о бегстве. Хотя какое могло быть бегство с ребенком на руках.

Лишь спустя какое-то время узнала, что этот штамп ничего опасного в себе не таит, а напротив, дает право жить не только в городе, но и в прилегающей к нему области.

Этот обман с именем и фамилией потом не раз аукался ночными ужасами. Но как бы страшно ни было, утешала себя тем, что всплыви снова дело Марка или случись, не дай Бог, опять война… Не смея додумывать до конца эту мысль, шептала трясущимися губами: «Главное — уберечь Симочку».

Они с Симочкой прибыли в начале осени, опередив на несколько месяцев основной поток переселенцев, и потому их поселили в центре, в доме, стоящем на углу улиц Гёте и Вагнера, в квартире с ванной и всей необходимой в хозяйстве утварью. Среди нее оказались кастрюли, тарелки и даже стиральная машина, к которой никто из новых жильцов не знал, как подступиться. И потому решили запасать в ней воду. А в ванне, с общего согласия, засолили на зиму огурцы. Зое Петровне досталась просторная солнечная комната с широкой кроватью и пуховой периной, раздвижной столик, глубокое, обитое бархатом кресло. В придачу ко всему судьба, смилостивившись, послала ей соседку Дашу, круглолицую крестьянку, прибывшую на новое место жительство с козой, подсвинком и двумя кроликами, имея перед собой две ясные цели: не возвращаться ни под каким видом в родной колхоз и выйти замуж за военного.