В поисках Ханаан

— Кто тебе сказал? — Испугалась Манюля, но тотчас безразлично махнула рукой. — Какое теперь это имеет значение? Редер так страдает. Всю жизнь мечтал иметь сына, — Манюля понизила голос чуть не до шепота. — Он хочет, чтобы они переехали в Израиль. Эта женщина — по матери еврейка. Говорят, врачи там творят чудеса. Помнишь доктора Берга? Он буквально вытащил тебя с того света! Что ни скажи, а врач должен быть евреем. — Она сунула мне в руки черную папку с тесемками. — Это его история болезни. А вот адрес, куда нужно обратиться — больница «Гилгул». Прямо за центральным рынком. На углу — большая синагога. Редер все уже разузнал через знакомого. Только я тебя умоляю, ни Линочке, ни полковнику — ни слова. Все завтра же станет известно Белке. Ты же знаешь ее. Примчится сюда и не оставит от Редера камня на камне. А у него давление.

— Не беспокойся, — сказала я и подала ей кофе.

— И часто ты так пируешь?

Манюля отпила глоток и откинулась на спинку стула. Теперь, когда самое тяжелое осталось позади, она оживилась. Природная веселость взяла в ней верх, и все невзгоды отступили перед ее натиском.

— Послушай! — глаза Манюли лукаво скосились в сторону спальни. — Скажи своей старой тете, кого ты там прячешь?

Я не успела и глазом моргнуть, как она подскочила к двери и, для приличия стукнув пару раз костяшками пальцев, просунула голову в дверь:

— Молодой человек, а молодой человек, — ласково пропел Манюлин голос. — Что вы так испугались? Я старая женщина. Меня уже нечего бояться.

На миг повернулась ко мне и подмигнула. Я не знала сердиться мне или смеяться.

— Нет, нет! Пожалуйста, не смотрите на меня сейчас, — кокетливо защебетала Манюля. — Я не в форме. Вот когда моя племянница, дай Б-г, вернется, я приглашу вас к себе в дом. Накрашусь, намажусь, наштукатурюсь, одену парик…

Я легонько начала теснить ее от двери.

— Вы познакомитесь с моим мужем. Он большая умница, — докрикивала Манюля из прихожей. И вдруг наклонилась ко мне и, давясь от смеха, прошептала: — Ты знаешь, я его так испугала, что он натянул на голову простыню. Решил — твоя тетя сумасшедшая. — Внезапно сделала строгие глаза. — Моя девочка, ты хотела обмануть свою старую тетю! — И кивнула на мужские ботинки, предательски выглядывающие из-под вешалки. — Но тебе это не удалось!

Входная дверь захлопнулась.

— Слушай, сколько можно играть в прятки? Ты должна меня в конце концов представить Манюле, — донесся раздраженный голос из спальни.

— Представить? Мог бы просто поздороваться. Насколько мне известно, Лина успела познакомить тебя с нашей родней, — вырвалось у меня помимо воли.

— Перестань клевать мне печень, — внезапно вспылил он. — Другие рвут свое счастье зубами, а ты шарахаешься от него, как пугливая лошадь! Столько лет держишь меня в подполье. Сама мучаешься и меня заодно мытаришь. Каждый раз, когда иду к тебе, чувствую себя разведчиком в тылу врага.

Я молча пожала плечами. Разве ему объяснишь, что в моей душе бушует незатухающее адское пламя страха перед этой жизнью? Мне ли не знать, что от счастья до несчастья — один шаг, зато от несчастья до счастья — пропасть? И то, чего мы страстно желали вчера, сегодня может обернуться обузой или хуже того — бездной, из которой не выбраться.

— Давай в конце концов договоримся, — тихо произнес он, — то, что связывало меня и твою сестру было давно и неправда. Все кончено. Остались лишь ее стихи. Помнишь: «Что же мы трудные, грешные дети зло над собою творим?» Это о нас с тобой. — Потянул меня за полу халата, я упала на постель. — Давно и неправда, — повторял он, касаясь губами моего тела.

И я провалилась в знойную мглу.

6

Если ты — сеятель, то где черпать надежду, что в назначенный час и твое зерно даст росток?

Израиль оглушил пылающим солнцем. Аэропорт был малолюден. Изредка по залу проходили молодые люди в голубых рубашках с табличками службы безопасности. Но походка их была так небрежно-развалиста и по-восточному ленива, что все это казалось игрой бойскаутов.

Меня встречала Лина. Загоревшая, в шортах и в сандалиях на босую ногу, словно только что вернулась из отпуска, проведенного на Кавказе или в Крыму.

— Ты классно выглядишь, — сказала я.

— На том и стоим, — она вызывающе вздернула подбородок.

Мы растроганно расцеловались.

— Садись, — Лина открыла дверцу новенькой машины.

— Твоя? — поразилась я

— Угу, — хмыкнула Лина. — Пока не столько моя, сколько банка. Жизнь взаймы. Но уже столько денег в нее всадила, что должна до конца дней своих любить ее и беречь, как ласковую мать. На работу и с работы езжу на автобусе.

Машина рванула с места. В окно бил сухой горячий ветер.

— Апельсины! — невольно вскрикнула я, увидев деревья, увешанные оранжевыми шарами.

— Их здесь — как картошки на Конном рынке, — Лина равнодушно пожала плечами.

Она вела на большой скорости, обгоняя высокие двухэтажные автобусы, грузовики, фуры и легковушки.

— Не зря дед Аврам звал тебя «пожарная команда», — засмеялась я.

— Есть такой грех, люблю быструю езду.