В поисках Ханаан

— Хочу выслушать каждого главного редактора. Каждого!

Словно бросая вызов, он пробежал взглядом вдоль рядов, пытаясь встретиться с кем-нибудь глазами. Зал каменно молчал.

— Начнем с вас, Рогов. Или вы решили отсидеться за чужой спиной? Не получится. Ваша газета — ведущая в области. Почему у вас нет материалов о местных антифашистах? О судьбах евреев этого края? О Хрустальной ночи? О концлагере, который был неподалеку отсюда?

— Но площадь ограниченна. У меня всего восемь полос, — неуверенно отозвался с места Рогов.

— Причина не в этом. Не лгите, — недобро усмехнулся Шульц.

Зоя Петровна замерла. Она чувствовала: еще миг — и свершится непоправимое. Ей хотелось закричать в голос: «Остановись, пока не поздно! Что ты делаешь! Сведи все к шутке. Еще все можно исправить». Она крепко, чуть не до крови, прикусила губу.

Шульц, повернувшись в сторону Рогова, сказал с ядовитой усмешкой:

— Журналистика — как любовь. В ней все держится на вдохновении. В противном случае это проституция. Но у вас нет вдохновения, Рогов. Не только окружающие, вы сами не верите в то, что говорите. А ведь ложь — ваша профессия, ваше ремесло.

Главный нерешительно улыбнулся, точно это была шутка, и во рту у него блеснули стальные коронки. У Зои Петровны екнуло сердце: ходили упорные слухи, что Рогов — злобный, мстительный тихарь.

— Начните с местного краеведческого музея, — сухо приказал Шульц. — В ближайших номерах дайте серию репортажей. Напишите о том, как по крохам, среди развалин и пожарищ, сотрудники собирали экспонаты. И приведите их фамилии. Нормальные немецкие фамилии. А не как обычно: Петров, Сидоров, Иванов, — Шульц исподлобья оглядел зал и, чуть помолчав, добавил: — Только не вздумайте лукавить. Я знаком с этими людьми. И запомните, пока я на этом посту, раз в неделю каждая газета будет печатать материалы об истории этого края. Каждая, — повторил он с угрозой.

Шульц сошел с трибуны и, не оглядываясь, вышел из зала. «Сиди на месте!» — приказала себе Зоя Петровна, хотя ей хотелась броситься за ним следом.

Выждав за колонной, пока зал почти совсем опустел, опрометью бросилась к выходу. Добежав до массивных дверей, уже схватилась было за ручку. Охранник, стоящий у столика, покрытого кумачовой скатертью, настороженно посмотрел на нее. Она точно протрезвела от этого взгляда. Предъявила пропуск. Вышла из обкома и размеренным шагом пошла в сторону редакции, твердя как заклинание: «Ты должна немедленно взять себя в руки. Симочке без тебя в этом зверином мире не выжить». Шла, не разбирая дороги, машинально обходя прохожих. Придя в редакцию, забилась в свой угол и так просидела до вечера, машинально перекладывая бумаги и бессмысленно скользя глазами по строчкам.

Вскоре Вилика мать забрала к себе, а Шульц, не попрощавшись, исчез из города. Поговаривали, будто его перевели в како-то областной город. Одни говорили — в издательство, другие — в газету. А в особняк, обсаженный угрюмыми елями, вселили нового назначенца.

Зоя Петровна после отъезда Шульца неожиданно для себя вздохнула с облегчением. Она и не подозревала, в каком напряжении жила последние несколько лет.

Симочка в ту пору совсем отбилась от рук. Приходила и уходила, когда считала нужным. Безо всякой причины разговаривала сквозь зубы и дулась. А после экзаменов объявила, что едет к Дашиной сестре на все лето в деревню под Минск. Зоя Петровна долго колебалась — отпускать или не отпускать. И Симочка пошла в наступление:

— Будь твоя воля, мама, ты бы посадила меня в клетку для птиц и таскала за собой, как шарманщик. Ты хочешь иметь тысячу глаз и тысячу ушей, чтобы не пропустить ни одного моего слова и взгляда.

— А у тебя недурной литературный слог, — насмешливо срезала мать.

— Зачем ты шпионишь за мной! Я все равно буду жить по-своему, — и Симочка упрямо свела тонкие, точно нарисованные дуги бровей.

Для усиления своей позиции она подговорила Дашу. И та начала взахлеб рассказывать, какие там дивные места: березняк, озеро с покатым песчаным бережком. Она клялась, что Симочка у ее сестры Гликерии будет жить под строгим присмотром. Собирать в лесу ягоды, грибы, есть овощи прямо с грядки и пить жирное козье парное молоко. Это козье молоко перевешивало все смутные опасения и страхи Зои Петровны, потому что Симочка кисла последнее время: почти ничего не ела, часто плакала и надсадно кашляла. Зоя Петровна колебалась, медлила, а Симочка, раздражаясь, настаивала и торопила. Она даже призвала на помощь Полю. Вдвоем, в один голос, они стали доказывать, что в их возрасте человек уже имеет право на свободу. Зоя Петровна, напирая на их несамостоятельность и молодость, вяло отбивалась. При этом не заметила, как разговор внезапно повернул в другое русло. И Поля, разгорячившись, сказала:

— У человека должно быть право выбора во всем. Это и есть свобода.