В поисках христианской свободы

Сегодня мы видим на земле огромный религиозный «стан», состоящий из множества религиозных групп. По отдельности они представляют собой «поселения» разной величины, а совместно их можно считать огромным религиозным «городом». Чтобы получить какое–нибудь признание в этом «городе» обычно необходимо быть членом одного из городских «кварталов» — принадлежать к одной из многочисленных конфессий. Если человек не «живет» в этом «городе», то обычно его считают «чужаком», сколь сильными бы ни были его вера, преданность Богу и готовность сохранять единство с Его Сыном.

Если говорить об отдельных религиозных движениях, то многие из них начинают свой путь в виде небольшого походного палаточного городка. Большинство, однако, стремится как можно скорее превратиться в подобные городу крупные и незыблемые структуры, внушающие своим потенциальным «жителям» чувство мощи, безопасности, влияния, личной значимости, обустроенности, принадлежности к чему–то крупному. Верно, что жизнь людей в буквальных городах была более спокойной. Верно и то, что жители городов имели больше возможностей удовлетворить свою тягу к власти и известности. Однако негативная сторона городской жизни заключалась, в частности, в том, что «отдельный индивидуум становился лишь песчинкой в толпе»[1079]. Многое из этого можно сказать и о религиозных «городах» — оплотах церковной жизни. Несколько человек получают возможность возвыситься над остальными, которые, в свою очередь, превращаются лишь в их «сторонников». С расширением «стана» они оказываются все менее и менее заметным «фоном» для руководителей. Общение становится менее доверительным и более редким, что приводит не к укреплению человеческих взаимоотношений, а к их ослаблению. И все же человеческая природа толкает людей от «палаточной жизни» с характерными для нее незащищенностью, непостоянством и уязвимостью, к оседлости в «городах» или «станах» со всей их очевидной «благоустроенностью». Несомненно, гордыня многих даже оскорбилась бы, если бы им предложили жить в шатрах. Гордость настояла бы на спокойной «городской» жизни.

От евреев, читавших послание, христианство требовало проявить готовность «выйти к Нему за стан»: готовность оставить прежних друзей, принять ярлык «изгоя», лишиться привилегий, доступных для тех, кто остался в «стане». Но эти лишения не отдалили бы их от Христа, напротив, они бы приблизили их к нему. Подобно Аврааму и другим они бы показали, что у них на земле «нет своего постоянного города», но что они ожидали город грядущий, покоящийся на вечном основании. Удаленность от «лагеря» не равнозначна оторванности от Бога; наоборот, она может обострить чувство близости к нашему небесному Отцу. Вот почему сразу же после слов «выйдем к Нему [Христу] за стан» автор письма говорит о принесении «Богу жертвы хвалы»[1080].

Я считаю, что согласие на жизнь «вне стана» является одним из самых трудных решений, которые человеку приходится принимать, и, пожалуй, сегодня это сделать нисколько не легче, чем в библейские времена. Я говорю об этом не потому, что у меня будто бы сформировалось сильное предубеждение к жизни в «городе» (крупной жестко структурированной религиозной организации), но потому что я искренне верю: если мы обосновываемся в «стане» или «городе», то можем упустить очень много ценного: чувство простого братства, семейной близости, признательность в первую очередь за духовное, а не материальное, осязаемое, физически привлекательное. Я также имею основание считать, что при жизни в «палатках» (по сравнению с «городской» жизнью) лучше развивается смирение. Пребывание «за станом» (вне «города») может быть очень скромным и непритязательным. Оно связано с готовностью испытать чувства неопределенности и неустроенности, как при постоянном переезде, но я уверен, что вечные духовные блага, которые оно может принести, греют сердце и намного превышают временные неудобства[1081].

Эти и другие мои слова вовсе не означают, что я выступаю за отшельническую, уединенную жизнь. Всем нам необходимо общение с другими людьми. Наше «я» настойчиво стремится к жизни в обществе. Вопрос состоит в следующем: позволяет ли нам дружба с другими жить по совести, принимать самостоятельные, ответственные решения? Или же ради единения с другими мы забываем о своей порядочности и легко отказываемся от права на свободу?

Я лично не испытываю стремления вступить в какую–нибудь конфессию. Причина этого не в нежелании тесно общаться с людьми, не в одержимости независимостью, не в чувстве самодовольной самодостаточности, не в фарисейской опаске «оскверниться» общением с людьми, некоторые из убеждений которых я считаю ошибочными. Я думаю, что в целом испытываю меньше негативных чувств к членству в той или иной организации, чем сами эти организации испытывают друг к другу[1082]. Моя открытость в гораздо большей мере направлена в сторону отдельных людей, нежели религиозных систем, к которым они принадлежат.