В поисках любви

Все прошло как по маслу, за одним маленьким исключением. Под звуки «Как лань желает» [34](любимого Линдиного псалма) Дэви незаметно выбрался из церкви, велел одному из нанятых на свадьбу шоферов довезти себя до станции Мерлинфорд и отправился прямым сообщением в Лондон. Вечером он объяснил по телефону, что повредил себе во время пения миндалину и счел нужным немедленно показаться сэру Эндрю Макферсону, специалисту по уху, горлу, носу, а тот на неделю уложил его в постель. Почему-то с бедным Дэви все время приключались самые немыслимые происшествия.

Уехала Луиза, разъехались гости после свадьбы, и Алконли, как водится в подобных случаях, объяло чувство унылого однообразия. Линда в те дни погрузилась в такой беспросветный мрак, что тетя Сейди и та встревожилась. Линда потом рассказывала, что много думала о самоубийстве и, очень может статься, совершила бы его, не будь столь велики сопряженные с ним практические трудности.

— Попробуй-ка решись прикончить кролика — сама знаешь, — говорила она. — А тут как-никак — себя!

Два года представлялись просто вечностью, не стоило и пытаться осилить такой срок, даже если по истечении его тебя ждет (а в этом она не сомневалась ни минуты, как верующий не сомневается в существовании рая) неземная любовь. Понятно, что это было бы самое время засадить Линду за работу — такую, как у меня, чтобы с утра до вечера и до седьмого пота, и некогда предаваться глупым мечтам, кроме немногих минут в постели, покуда не сморит сон. По-видимому, тетя Сейди смутно догадывалась об этом, во всяком случае, она убеждала Линду поучиться стряпать или заняться полезным делом в саду, или начать готовиться к конфирмации. Линда яростно все отвергала, не соглашаясь выполнять хотя бы какие-то нужные поручения в деревне, хотя бы помогать тете Сейди справляться с тысячами забот по дому, какие неизбежно выпадают на долю жене сельского дворянина. С нею, одним словом, как сто раз на дню твердил дядя Мэтью, гневно буравя ее синим глазом, не было совершенно никакого сладу.

На выручку пришел лорд Мерлин. Он приметил ее на Луизиной свадьбе и попросил тетю Сейди привезти ее как-нибудь в Мерлинфорд. Через несколько дней он позвонил. К телефону подошел дядя Мэтью и, не отводя трубку от рта, крикнул тете Сейди:

— Тебя этот хряк Мерлин!

Если лорд Мерлин и услышал, а не слышать он не мог, это не произвело на него никакого впечатления. Он сам был человек с причудами и к чудачествам других умел относиться с пониманием. Бедная тетя Сейди, напротив, совсем смешалась и в результате приняла приглашение, которое при иных обстоятельствах, вероятнее всего, отклонила бы: приехать с Линдой в Мерлинфорд на ланч.

Лорд Мерлин, казалось, мгновенно разгадал, в каком душевном состоянии находится Линда — был не на шутку поражен, когда узнал, что она вообще не учится, и сделал все возможное, чтобы дать какую-то пищу ее уму. Он показывал ей свои картины, объяснял, что нужно о них знать, вел с нею долгие беседы об искусстве и литературе, давал читать свои книги. Словно бы невзначай намекнул — и эта мысль была подхвачена тетей Сейди, — что ей и Линде не мешало бы прослушать курс лекций в Оксфорде, упомянул также, что в Стратфорде-на-Эйвоне как раз проходит сейчас Шекспировский фестиваль.

Такого рода познавательные вылазки, от которых тетя Сейди сама получала большое удовольствие, вскоре сделались неотъемлемой частью жизни в Алконли. Дядя Мэтью пофыркивал поначалу, но он никогда не мешал тете Сейди делать то, что ей хочется — к тому же не образование как таковое внушало ему такой страх за своих дочерей, а скорее частная школа с ее опрощающим влиянием. Что касается гувернанток — да, их пробовали нанимать, но дольше нескольких дней ни одна из них не выдерживала дядю Мэтью, это пугающее скрежетанье вставными зубами, грозовые, разящие молнии синих глаз, щелканье пастушечьих бичей под окном ни свет ни заря. У меня тоже нервы, говорили они и уносили ноги на станцию, не успев зачастую даже распаковать сундук — огромный и такой неподъемный, будто в него наложили камней — в сопровождении коего неизменно приезжали.

Один раз дядя Мэтью побывал с тетей Сейди и Линдой на шекспировском спектакле «Ромео и Джульетта». Нельзя сказать, чтобы удачно. Он пролил реки слез и пришел в неописуемое бешенство из-за того, что так плохо кончается.

— Все этот падре виноват, сукин кот, — повторял он по дороге домой, то и дело утирая слезы. — А мальчишка — как его там — Ромео мог бы знать, что поганый папист обязательно все испакостит. Кормилица тоже хороша, старая дура, — ручаюсь, что она католичка, дрянь несчастная.