В поисках любви

Наконец дядя Мэтью почувствовал, что должен вмешаться. К балу он относился с глубоким безразличием, вовсе не считая, что в его обязанности входит развлекать гостей, которых воспринимал скорее как неотвратимое нашествие орды варваров, чем приезд милых сердцу друзей, собравшихся ради удовольствия повеселиться и гульнуть сообща. Что ему было далеко не безразлично, так это душевный покой тети Сейди; он не мог видеть, как она изводится, и решил, что пора принять меры. Дядя Мэтью поехал в Лондон и побывал на заседании палаты лордов, как раз последнем перед парламентскими каникулами. Поездка завершилась полной удачей.

— Стромболи, Паддингтон, Форт-Уильям и Кертли дали согласие, — объявил он тете Сейди с видом фокусника, извлекающего из средней величины бокала четырех симпатичных упитанных кроликов. — Только пришлось обещать им охоту, — Боб, ступай скажи Крейвену, что он мне нужен завтра утром.

В результате означенных ухищрений число персон обоего пола за обеденным столом уравнялось, к несказанному облегчению тети Сейди, хотя при мысли о кроликах дяди Мэтью ее разбирал невольный смех. Лорд Стромболи, лорд Форт-Уильям и герцог Паддингтонский были ее собственные давние партнеры на балах; сэр Арчибальд Кертли, заведующий Библиотекой парламента, слыл украшением обедов в избранном кругу высоколобых интеллектуалов; ему перевалило за семьдесят и он страдал жестоким артритом. Другое дело, конечно, — после обеда, когда начнутся танцы. Тут с Уиллзом воссоединится миссис Уиллз, с капитаном Астером — миссис Астер, на дядю Мэтью и Боба особенно рассчитывать как на партнеров не приходилось, а господа из палаты лордов скорее подадутся не в танцевальный зал, а к карточному столу.

— Боюсь, останется девочкам надеяться на себя, — задумчиво сказала тетя Сейди.

В известном смысле, однако, все сложилось к лучшему. Этих гостей дядя Мэтью выбрал сам, по собственному вкусу и из числа своих друзей, а стало быть, не исключалось, что он их примет вежливо — они, во всяком случае, хотя бы будут знать заранее, что за человек их хозяин. Напустить в Дом посторонних молодых людей было бы — и она это знала — чрезвычайно рискованно. Дядя Мэтью ненавидел посторонних, ненавидел молодых, и сама мысль, что у его дочерей могут появиться кавалеры, была ему тоже ненавистна. Впереди еще ждали подводные камни, но эти ей удалось благополучно миновать.

Так вот каков он, бал! Вот она какова, та жизнь, которую мы ждали все эти годы — и дождались, она наступила — вот он, бал, он происходит сейчас, сию минуту, он совершается вокруг нас! Какое необыкновенное чувство, как будто это не на самом деле, а словно бы во сне. Только, увы, так непохоже на то, что представлялось, о чем мечталось — не самый лучший сон, признаться. Мужчины — такие низенькие, некрасивые, женщины — помятые какие-то, платья сидят нескладно, лица раскраснелись, от обогревателей разит керосином, а тепла совсем мало, но главное, главное — мужчины: либо совсем старики, либо уроды. А когда пригласят танцевать (уступив, как ты подозреваешь, настояниям доброго Дэви, который старается, чтобы мы не скучали на нашем первом балу), то не уносишься, как рисовалось тебе, порхать в восхитительном тумане, прижатая мужественной рукою к мужественной груди, а то тебя толкнут, то брыкнут — толк да брык на каждом шагу, и больше ничего. Балансируя на одной ноге, как царь Аист, не удержат равновесия — и, как царь Бревно[31], всей тяжестью рушатся другой ногой тебе на пальцы. Что же до искрометной беседы, то хорошо, если хоть какой-нибудь — пусть даже самой пустой и бессвязной — хватит на целый танец или промежуток между танцами. И то все больше: «Ой, простите!» да: «Ох, виноват!» — правда, Линда уединилась-таки с одним из своих партнеров, уведя его смотреть на пораженные болезнями камни.

Нас никогда толком не учили танцевать — мы почему-то считали, что танцы — нечто такое, что каждому дается естественно и без всяких усилий. Линда, по-моему, тогда же усвоила — а мне на это понадобились годы — что к поведению цивилизованного человека естественность вообще не имеет отношения, в нем все строится на искусственном и на искусстве, в той или иной степени доведенным до совершенства.