В поисках любви

— Я подожду, — сказала она.

Омертвелые верхушки деревьев начали наливаться, оживать, обметались розоватым налетом, переходящим постепенно в золотисто-зеленый. То и дело в небе открывались оконца синевы, и выпадали дни, когда можно было снова открыть собственные окна и полежать голышом на солнышке, лучи которого заметно набирали силу. Линда всегда любила весну, эти внезапные перепады температуры, эти качанья вперед-назад, то к лету, то обратно к зиме — и в этом году, живя в прекрасном Париже, с восприятиями, предельно обостренными пришествием любви, она особенно глубоко ощущала на себе ее действие. В воздухе веяло чем-то странным, совсем иным, чем в канун Рождества; какая-то нервозность разливалась по городу, город полнился слухами. Назойливо лезло в голову выражение «fin de siècle». Напрашивалась определенная аналогия между тем состоянием ума, какое оно обозначает, и нынешним — с той разницей, что нынешнему, думала Линда, более подошло бы «fin de vie». Похоже было, что все вокруг, включая и ее, доживают последние дни своей жизни, но это странное ощущение не вызывало у нее тревоги, ею владел безмятежный и беспечный фатализм. Часы между появленьями Фабриса она заполняла, лежа на солнце или играя со щенком. Начала даже, по совету Фабриса, заказывать новые платья на лето. Он, судя по всему, рассматривал приобретенье туалетов как одну из основных обязанностей женщины, подлежащую неукоснительному исполнению, невзирая на войны и революции и вопреки всем болезням, до гробовой доски. Как говорится, что бы там ни было, а возделывать поля и ухаживать за скотиной нужно все равно: жизнь продолжается. Человек до мозга костей городской, он отмечал неспешный круговорот времен года по весенним английским костюмам своей любовницы, ее летним ситцам, осенним ensembles и зимним мехам.

Гром грянул в апреле, в ясный ветреный бело-голубой денек. Фабрис, который пропадал почти неделю, приехал с фронта озабоченный, хмурый и объявил, что она должна немедленно ехать в Англию.

— Я достал для вас место в аэроплане, — сказал он, — сегодня, на вечерний рейс. Сложите маленький чемодан, остальные вещи поедут следом на поезде. Жермена проследит за этим. Мне сейчас надо в Военное министерство, постараюсь вернуться как можно скорей, во всяком случае, чтобы успеть отвезти вас на Le Bourget… Ну-ка, — прибавил он, — времени в обрез, поработаем для фронта. — Никогда еще он не был так исполнен деловитости и далек от романтики.

Вернулся он еще более пасмурный; Линда ждала его с уложенным саквояжем, в синем костюме, который был на ней при первой их встрече и со своей старой норковой шубой на руке.

— Так, — произнес Фабрис, который сразу всегда замечал, что на ней надето, — это что у нас? Маскарад?

— Фабрис, поймите, я не могу взять с собой вещи, которые вы мне дарили. Я была рада им, пока жила здесь, пока вам доставляло удовольствие видеть меня в них, но у меня, в конце концов, есть гордость. Я не в борделе выросла, в конце концов.

— Ma chère, оставим эти пошлые предрассудки, они вам вовсе не к лицу. Переодеваться некогда — хотя постойте… — Он заглянул к ней в спальню и вынес оттуда длинное соболье манто, один из своих подарков к Рождеству. Забрал у нее норковую шубку, свернул, бросил в мусорную корзину и накинул манто ей на руку вместо нее. — Жермена вам пошлет ваши вещи, — сказал он. — А теперь идемте, пора.

Линда попрощалась с Жерменой, взяла на руки щенка и пошла за Фабрисом к лифту, потом на улицу. Она еще не до конца понимала, что расстается с этой счастливой жизнью навсегда.

ГЛАВА 19

Первое время у себя на Чейни-Уок она все еще не понимала. Да, мир объяли сумрак и холод, солнце зашло за тучу — но это ненадолго, оно выйдет снова, она опять окунется в тот жар и свет, что до сих пор согревают ее отраженным теплом; небо еще синеет здесь и там, тучку пронесет. Затем, как случается порой, тучка, которая представлялась сначала совсем маленькой, стала разрастаться все больше, покуда толстым серым одеялом не застлала весь горизонт. Дурные новости каждый час; страшные дни; недели, которые не прогнать из памяти. Гигантское стальное лихо катило по Франции, накатывалось на Англию, пожирая на своем пути тщедушные существа, пытающиеся его остановить — поглотив Фабриса, Жермену, квартиру и последние месяцы Линдиной жизни, поглощая Альфреда, Боба, Мэтта и маленького Робина — угрожая поглотить нас всех. В автобусах, на улицах лондонцы открыто оплакивали английскую армию, которая была потеряна.