В поисках Марселя Пруста

Марсель Пруст машинистке (чья личность не установлена): "Около месяца назад я спросил у Гастона Галимара, одобрит ли он, если я введу в книгу подзаголовки глав с указанием частей, которые фигурируют в оглавлении. Он мне сказал, что не придерживается этого мнения, и я, поразмыслив, рассудил так же, как он. Мы подумали, что значка *^**, помещенного мною в разных местах, там, где начинается новое повествование, будет достаточно для читателя благодаря оглавлению и номерам страниц, вынесенным в это оглавление (чего мы не могли сделать, пока нумерация не была окончательной), и придаст каждому фрагменту целого выбранный мною заголовок... 

P. S. Я заметил, что *^**, действительно, не были сохранены в последних гранках. Из них необходимо восстановить, по меньшей мере, два: после третьей строки на странице 177 (то есть после "беседки глициний") надо внизу поставить: *^**; и на странице 298, после двадцать девятой строки, то есть после слов: "я заснул в слезах" внизу нужно: *^**."[231] 

За выходом в свет этого тома Пруст следил с еще большим трепетом, чем за появлением первого. Кальмет погиб, но зато можно привлечь Робера де Флера, давнего друга, ставшего теперь директором "Фигаро". Получит ли Марсель передовую статью? Робер де Флер ответил, что в столь историческое время трудно было бы посвятить передовицу какому-то роману. Пруст желчно заявил, что ему "понятно... что литераторы, даже те, чьи книги, подобно моим, столь тесно связаны с войной и миром, должны держаться в тени и хранить сдержанность. Cedant armis libelli!"[232] Посвятят ли ему хотя бы заметку? Взявшийся за это Робер Дрейфус озаглавил рецензию "Возвращение в литературу" и подписал: Бартоло. Марсель поблагодарил, но, по словам Робера де Флера: "Когда бедняга Марсель пишет мне при случае письмо, не называя при этом дорогим малышом Робером и не говоря о своей нежности, я знаю, что он сердится!.." Он и в самом деле сердился. Зачем Робер Дрейфус упоминает там о его плохом здоровье? Почему статейка набрана "слишком мелким шрифтом, мельче, чем поденная плата полякам у Дудовиля"? И зачем подписываться Бартоло, что превращает эту великолепную похвалу в похвалу комедийную"? И все это в то время, когда "я хриплю так, что не слышу скрипа собственного пера и даже плесканья в ванной, которую принимают этажом выше!"

К счастью, в теплых статьях не было недостатка. К кампании за присуждение Прусту Гонкуровской премии примкнул Леон Доде. Пруст, не переставая разыгрывать некоторое безразличие, занялся этим сам, впрочем, не без сноровки. Он решил подключить Луп де Робера, Рейнальдо Ана, Робера де Флера и преуспел. Наконец, 10 ноября 1919 года он получил-таки премию, шестью голосами против четырех, отданных за "Деревянный крест" Ролана Доржелеса. Галимар, Тронш и Ривьер тотчас же явились к нему сообщить об этой победе и нашли его спящим. Члены Гонкуровской Академии долго колебались. Доржелес был фронтовик, не без основания любимый в литературном мире. Не будет ли неосторожностью увенчать вместо него сложную книгу этого богатого любителя? Многие журналисты так и подумали, и выбор был принят плохо.

Чтобы оправдать этот выбор, Пруст собственной рукой написал статью, которую с Леоном Доде отослал Жоржу Бон-амуру, главному редактору "Эклер".